феномен наконец-то компактно сформулировал. Так, символисты нашего Серебряного века – Гумилёв, Ахматова, Городецкий, Цветаева – в своём творчестве употребляли очень много священных, чудотворных слов, включавших в себя одновременно и временны́е, и пространственные категории.

А вот и центральный хронотоп японскоо языка – НИНГЭ́Н. Читаем: НИН – «человек», ГЭН – «между».

Проще говоря, человеческое существо (human being) – это человеческая букашка, которая существует МЕЖ других таких же букашек.

Ведь человек лишь тогда человек, когда он не один. Не зря же говорят: «один в поле не воин», не так ли? А когда ты один, ты – никто. И словечком перекинуться не с кем, и даже родной язык тебе нужен, как рыбе зонтик.

Да, примерно то же самое утверждает и китайская знаковая эстетика. Но японцы продвинули это чуть дальше.

Они взяли этот второй знак, ГЭН – и превратили его в самостоятельное понятие МА, или АЙДА. Которое стало основой дзэн-буддийского взгляда на пространство-время, мерилом красоты, а в философком смысле – мерилом человеческой жизни в целом.

Дзэнское МА зачастую переводится как Священная Пустота.

Знаменитые храмовые ворота в Хиросиме с каждым приливом погружаются в воду, а с отливом – освобождаются от воды.

Это и есть символ постоянной пульсации Космоса вокруг нас. Начинается день – встаёт солнце, приходит вода. Кончается день – садится солнце, уходит вода.

Каждое утро эта картинка возрождается перед глазами снова и снова: солнце, встающее в воротах храма. Так же, как в иероглифе МА:

Знак МОН – «храмовые ворота», а маленький ХИ внутри него – «день» или «солнце». Со временем, впрочем, значение «храмовые» отпало, сегодня любые ворота называются «мон».

Когда же мы в эти ворота вставляем солнышко, рождается японский хронотоп. Каждое утро солнце встаёт в воротах храма, каждый дзэнский день будут какие-то потери, случатся какие-то катаклизмы, но уже завтра всё опять начнётся с нуля.

Это и есть один из ключевых знаков для понимания нами японцев: Солнце и Ворота, которые в их культуре слились. Приглядевшись к любому произведению дзэнского искусства, мы замечаем это постоянное стремление объединить пространство и время в одно неделимое целое.

Важно помнить, что японцы отличаются от других наций прежде всего тем, что живут они на очень опасных островах. На семи ветрах, посреди огромнейшего океана, да ещё и на одном из крупнейших разломов земной коры.

Когда оказываешься под японским небом, приходится привыкать к тому, что в этом небе может быть несколько погод одновременно. На северном горизонте тучи и дождь, а на западном сияет солнце. Ветер может менять и силу, и направление по десятку раз на день, принося то дождь, то снег или стихая совсем, и эта катавасия творится в одном городе, над одним островом, прямо над вашей головой, меняясь, как у кошки глаза.

И при этом в любую минуту вас может настичь землетрясение или накрыть цунами.

Важно помнить и то, что человеческая популяция, приблизительно равная населению России, затиснута здесь на десяток основных островов (хотя всего их около 3600), но лишь 30 % этих клочков земли пригодны для нормальной жизни, а остальное – горы да скалы.

Поэтому и способы передвижения, и быт, и даже язык у них трёхмерный. Такая вот «нация 3D». Это мы, континентальные люди, передвигаемся и мыслим, в основном, только влево-вправо да вперёд-назад. А у них-то с утра до вечера ещё и вверх-вниз движение, да какое! Представьте себе плотность населения в крупных мегаполисах – до 6–7 человек на квадратный метр. И если даже простые улитки ползают на Фудзи «вверх, до самых высот», что уж о потомках сёгунов и самураев говорить.

А поскольку этих людей постоянно трясёт и заливает гигантскими волнами, они всегда готовы к тому, что а) всё вокруг может немедленно измениться; б) сейчас придётся либо помереть самому, либо немедленно бежать всех спасать, и в) когда всё рухнуло прямо у тебя на глазах, вставать и восстанавливать всё заново. С белого листа. С пустоты.

То есть само понятие Пустоты у японца – совсем не то, что у нас.

«Как можно работать с пустотой? – удивится простой русский человек. – Чего с ней работать? Она же пустота!»

Но для японца пустота – это прежде всего, поле для деятельности. Её можно заполнить своими действиями, своими идеями – что и как ещё можно сделать. Когда у тебя рухнул дом, погибло большинство твоих друзей, близких, соратников, – тебе всё равно нужно встать, ударить пяткой в землю и пойти отстроить всё заново. Ведь ты-то сам ещё жив.

От нашего брата часто слышишь: «Ах, японская пустота? Ну, конечно, они же буддисты!»

Но давайте подчеркнём: японцы, в отличие от китайцев или индийцев, в отличие от многих культур Юго-Восточной Азии, вовсе не буддисты в чистом виде (да и где он когда-либо был, буддизм в чистом виде?). Их истинная религия считается синкретической – то есть смешанной, синтезированной из разных мировоззрений, и требует отдельного изучения.

Одна из уникальнейших черт японской культуры как раз и заключается в том, что они буддисты лишь где-то наполовину, и «половинка» эта очень интересно переплетается с тем, чем они были изначально. А изначально они были и остаются язычниками-синтоистами.

Да, в буддизме тоже есть понятие Пустоты. Но оно исходит из того, что объясняется в одном из важнейших буддийских постулатов – Сутре Сердца, где Гаутама Будда говорит так:

– Здесь, о, Сарипутра, форма есть пустота, а сама пустота есть форма. Пустота неотличима от формы, а форма от пустоты.

Это говорит существо живое, особенно подчёркивая слово «ЗДЕСЬ». И это говорит сам аутама Будда – существо, достигшее Просветления. Оно растворилось в этой Пустоте, потому что сумело отключиться от всех грехов этого бренного мира. Усилиями духа, усилиями мозга, фантазией и так далее, он послал куда подальше всё бренное, потому что стремился к какому-то идеалу внутри себя.

Это, заметим, один подход, буддийский: отрешись от бренного – и тогда ты найдёшь Идеал.

А теперь посмотрим, что говорит Синто́. Религия, которая, в принципе, достаточно равнодушна и к понятию греховности, и к принятию какого-то единого человекоподобного бога. Люди, живущие на разрозненных островах, омываемых океаном, веками варятся в своём природном «супе». Основные рычаги, которые определяют их поведение, – культ предков и поклонение постоянно изменяющейся Природе. В синтоизме нет других заповедей, кроме общежитейских предписаний: соблюдать