Ходить по улицам быстро надоело — жарко. Осторожно спустился к реке, но, вопреки опасениям, запах от неё шёл обычный, речной — не то стоки сливали ниже по течению, не то они растворялись в более полноводной реке. Немного посидел на лавочке, глядя на воду и на деловито пыхтящие буксиры. Только над некоторыми поднимался дым, выдавая топку на твёрдом топливе, интересно, на чём работают остальные? На магии, на новых двигателях на жидком топливе, или ещё на чём-то? Представилась карикатурная картинка: кораблик, на нём огромное беличье колесо с парой сотен белок внутри и два присоединённых к нему гребных колеса по бокам. Похихикал про себя и решил двигать вниз по течению, пока не надоест. К сожалению, просто идти вдоль реки не получалось: улицы норовили отвернуть от берега, к воде то и дело выходили то какие-то сараи, то чьи-то заборы.

Проголодавшись, полез в саквояж, где лежала кое-какая выпечка, что я взял на вынос. Выбор пал на беляши. Конечно, есть на ходу, в общественном месте — это такой жуткий моветон, что бабушка бы от возмущения заикаться начала. Но, во-первых, меня тут никто не знает, а самое главное — никто не видит, улицы на удивление безлюдные в это время суток. А, нет — кое-кто всё же увидел. Пришлось переводить свидетеля в разряд подельников: поделился начинкой от беляша с вылезшим из зарослей крапивы пронзительно-рыжим лохматым котёнком. Он шёл, важный, как городской глава, высоко поднимая толстые короткие лапки. Зверь не выглядел худым или очень уж грязным, значит, хозяева у него есть, просто пушистый вышел погулять.

Посидел на подвернувшейся лавочке, немного поиграл с котёнком. Тот, расправившись с угощением, потёрся о ногу с урчанием, выпрашивая добавку, но как только убедился, что больше еды не будет — тут же утратил ко мне всякий интерес и шмыгнул обратно в крапиву — явно у него там лаз во двор. Эх, хорошо всё-таки, когда никуда не торопишься, никому ничего не должен и можешь позволить себе вот так посидеть на лавочке, погреться на солнышке…

Таким образом я добрёл-догулял до речного вокзала. Надо признаться, что прогулка мне давно уже надоела, но на тех улочках, по которым шёл, не было не только прохожих, но и извозчиков тоже, что логично: им там нечего делать. В порту запахи стояли далеко не благостные, временами прилично попахивало, но зато было оживлённо. В том числе и пара наёмных пролёток нашлась.

В гостинице я забрал приведённый в порядок парадный костюм на завтра, пристрастно проверил и его, и шёлковую сорочку, но не нашёл, к чему придраться. Правда, думаю, будь на моём месте бабуля — она бы из принципа нашла, по какому поводу проявить недовольство.

Соседа по комнате привычно не было на месте. Надеюсь, он не собирается сегодня заявиться как вчера: в такое же время и в таком же состоянии? Иначе страшно представить, как он пойдёт на церемонию. От скуки почистил и заново смазал свой револьвер: пусть и не стрелял из него в последние дни, но возня с оружейным железом меня умиротворяет. Вспомнился встреченный сегодня мелкий рыжий котёнок, и сам не заметил, как начал напевать себе под нос очередную навязчивую мелодию, пока без слов, только общее настроение чувствовал, что она про кошек и людей.

Промелькнуло мимолётное сожаление, что не владею музыкальной грамотой, чтобы записать эту странную рваную мелодию. Всё моё образование в этой области ограничивалось заучиванием дюжины гитарных аккордов и рифов, правда, играть я толком так и не научился: бабуля прервала процесс, назвав это «цыганщиной» и недостойным приличного человека занятием. Мол, вот если бы научился играть на рояле… Упоминания о том, что даже офицеры не чураются на званых вечерах петь романсы под собственный аккомпанемент ни к чему не привели — похоже, у бабушки был какой-то свой пунктик против гитар. Ну, а в этой мелодии я гитару не слышал — труба, или парочка, банджо или мандолина, вроде бы барабаны…

Закончив возню с оружием, я полистал купленные в городе местные газеты. Но не нашёл в них ничего, что зацепило бы или привлекло особое внимание, разве что огромное количество объявлений о сдаче дешёвого жилья. Подумав, пришёл к выводу, что это начинается охота на студентов, которые собираются или жить вне изнанки или иметь в городе не контролируемое администрацией учебного заведения место для романтических встреч или просто посиделок.

Часам к восьми вечера объявился сосед: почти трезвый, хоть и помятый со вчерашнего и с идеально выглаженным костюмом в чехле, на котором болталась бирка какого-то ателье. Он окинул меня нечитаемым взглядом и буркнул:

— О, сосед, что ли? Ты вроде нормальный, повезло. Спасибо, что не «сдал» вчера.

— Да ладно. Пришёл, дошёл, упал — никому не мешал, зачем кому-то «сдавать»? Минской губернии шляхтич, Рысюхин, Юрий Викентьевич. Поступаю на бродильные производства.

— Баронет[1] Вязовский, Герман Николаевич. Гомельская губерния. На управление предприятием.

Идею выпить горячего чая Герман поддержал, а вот на выпечку только покосился неприязненно, однако после третьего стакана передумал и утащил две ватрушки, отдарившись полукольцом домашней, высушенной до звона, колбасы. Он оказался вполне нормальным парнем, а вчерашнее состояние объяснялось тем, что у него здесь на третьем курсе учится старший брат, который невесть зачем сидел в академии во время каникул и устроил младшему «курс молодого студента», ознакомив за сутки со всеми злачными местами городка и окрестностей.

Перекусив в номере, что с учётом знакомства заняло больше часа, мы с соседом по очереди умылись и легли спать пораньше. Утром встали, не торопясь собрались, опять же, без каких-либо споров или неловкости, нарядились и выдвинулись заранее к плацу Академии. Правда, Герман почти сразу же убежал к каким-то своим приятелям, и к воротам я подходил один, а вот там тоже увидел знакомого.

— Пан Януш, доброе утро! Я Рысюхин, мы с папой к вам в мае…

Нутричиевский обернулся ко мне и окрысился, иначе не скажешь, злобно прошипев:

— А ты-то зачем припёрся, слабосилок? Нахрен ты тут нужен? Вали назад в свои Дёгтевичи, или как там твоя дыра называется, и не позорься, немочь!

[1] В данном случае — «титул вежливости», сын барона.

Глава 5

Я был, мягко говоря, ошеломлён и обескуражен — так, вроде, моё состояние на литературном языке называется. А бывший ранее столь любезным Нутричиевский продолжал источать яд:

— Что, слишком тупые у себя там, чтобы даже условия приёма узнать? Узнаю провинциальную шляхту, гонору много, а ни ума, ни денег нет!