и сразу натыкается на фотографию Вирджинии Чивингтон, круглолицей полноватой девушки с доверчивым рассеянным взглядом близко посаженных глаз. Та и вправду никак не стремилась себя приукрасить.

— Миссис Чемберс, а у вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, зачем мисс Чивингтон отправилась ночью к болоту? — небрежно осведомляется Лу, уже поворачиваясь к порогу.

— Боже мой, нет, конечно, — миссис Чемберс сердито вскидывает брови. — Что за вопрос! Какие у меня могут быть соображения? Она поступила крайне безответственно, оставив моих детей без учительницы, вот и всё.

* * *

Ещё через час оба новоорлеанских детектива стоят вместе со Стивом Монтгомери в тускло освещённой спальне, окна которой занавешены пыльным синим бархатом портьер.

— Вы не меняли шнур, — не спрашивает, а утверждает Лу, задирая голову.

Портьерный шнур обрезан на расстоянии около фута от украшенного лепниной — а сейчас и паутиной — потолка.

Лу снова одета в слаксы и рубашку, на сей раз вишнёвую, распущенные волосы волнами спадают на плечи. Чёрный кожаный ошейник с шипами по-прежнему красуется у неё на шее.

— Вы правы, — соглашается Стив, будто извиняясь. — Комната заперта с тех самых пор, как полиция вынесла отсюда тело дяди Джозефа.

Лу приподнимает угол портьеры, и закатное солнце бьёт в пыльные стёкла.

— И уборку делать не было смысла, — снова оправдывается Стив. — Я не собираюсь размещать в этой спальне гостей, а у Шерри и так полно работы. Хотя, — он чуть усмехается, — дедушка наверняка не одобрил бы такого беспорядка.

— Особо противных гостей можно и сюда поселять, — рассеянно бормочет Лу себе под нос, присев на корточки, чтобы заглянуть под высокую кровать с пышной периной на ней — тоже старомодную, словно часть декорации. Отчётливо пахнет мышами.

— Послушайте, мистер Монтгомери, — задумчиво говорит она, повернув голову, — я так понимаю, что в крови вашего дядюшки Джозефа яд не был найден? Ни идентичный тому, что нашли в теле мисс Чивингтон, ни какой-либо другой?

— У меня нет таких сведений, — бесстрастно сообщает Стив. — В его крови нашли алкоголь — вот всё, что нам известно.

Детективы переглядываются, а потом Зак осторожно спрашивает:

— Его похоронили в Лафайете, откуда он родом?

— Его кремировали, — лаконично отвечает Стив, поняв, к чему тот клонит, — и урна с прахом находится в семейном склепе Монтгомери. К слову, там же лежит и прах покойной тёти Кристины. Так что на эксгумацию рассчитывать не приходится, — он разводит руками. — Извините. Вердикт коронера был практически неоспорим. Я размышляю обо всём этом часами, поверьте. Дядя Джозеф действительно был мертвецки пьян. Он не просыхал с того момента, как приехал. Комната была чуть ли не герметически закупорена изнутри, и, когда мы её отперли, в ней стоял такой запах, что… — он передёргивает плечами, не закончив фразы. — Кроме того, здесь обнаружены только его отпечатки пальцев.

— А вы уверены, что тут нет никаких потайных ходов и прочего пошлого антуража детективных сериалов? — небрежно интересуется Лу, поднимаясь на ноги и глядя ему в глаза. — Это же очень старый дом.

— Абсолютно уверен, — устало подтверждает Стив. — Я прожил в Мэнгроув Плейс почти двадцать лет. Я бы знал. Простите, но мне пора идти. Дела.

Он ещё несколько мгновений топчется на месте, будто пытаясь что-то припомнить, а потом, спохватившись, протягивает Заку звякнувшую связку ключей:

— Вот. Дубликаты моих. От этой комнаты, чердака и подвала. Те спальни, в которых сейчас никто не живёт, отперты. Вы можете обследовать и их. Нам нечего скрывать. Я имею в виду — невиновным нечего скрывать.

Церемонно поклонившись Лу, он торопливо выходит в коридор.

Зак и Лу задумчиво провожают его глазами, и только когда его шаги затихают, Зак констатирует:

— Он честен.

— Пожалуй, — после короткого раздумья соглашается Лу. — И он прикрепил ярлычки с подписями ко всем ключам, такой же педант, как ты. Но это не значит, что мы должны исключить его из списка подозреваемых. Собственно, мы никого не можем оттуда исключить. Даже престарелую кухарку. В списке нет только… м-м… близнецов.

— Они очень шустрые детки, — хмыкает Зак, методично обходя спальню по периметру и постукивая костяшками пальцев по обитым выцветшими шпалерами стенам. Лу в это же время открывает одну за другой дверцы трёх массивных книжных шкафов из морёного дуба и снимает с полок первые ряды книг. — Но не до такой степени. Да, дети и енот, очевидно, могут остаться вне подозрений. Кстати, о детях. Гони двадцатку, в этот раз тебе не отвертеться. Твой чёртов ошейник — первое, о чём они спросили.

— Енота неплохо было бы притащить сюда, — бурчит Лу, величественно пропустив мимо ушей скользкий вопрос о проспоренной двадцатке. Она методично возвращает на место тяжеленные тома с золочёным обрезом. За ними не обнаруживается никаких потайных дверей. — Полно мышиного помёта. Еноты ловят мышей? Кстати, надо бы спросить хозяина, почему у них именно такой домашний любимец.

Она резко оборачивается, когда за её спиной раздаётся мелодичный ехидный голос:

— Хотите, я принесу Феликса? Его зовут Феликс. Енота. И он не наш. Это Майк его притащил, а Стиви просто не выгоняет, хотя Вик каждый раз затевает скандал, когда его видит. Вику не нравится, что Шерри и Майк слишком дерут носы, как он выражается. А прислуга должна знать своё место.

Белинда Монтгомери стоит у двери, явно довольная произведённым эффектом. На ней то же голубое с золотом лёгкое платье, похожее на сари, в каком она была за обедом, ноги босы. Зак смотрит на изящные ухоженные ступни девушки с некоторым недоумением, а Лу — с явным одобрением.

— Вы подкрались как настоящий следопыт, — весело говорит она, и Белинда тут же парирует:

— Надо же мне было услышать правду — вы подозреваете и меня.

— А как же, — мягко отзывается Зак, и Белинда энергично кивает, не оскорблённая, а скорее, польщённая тем, что её приняли всерьёз.

— Я должна сказать вам то, что не сказала за обедом, — важно сообщает она, сосредоточенно хмуря брови. — Во-первых, Стиви зря вызвал вас сюда. Бессмысленная трата денег, в которых наше поместье так нуждается… да-да, я хоть и комнатное растение, каким он меня считает, но в курсе его дел. Сложно не понять, что к чему, когда уволена почти вся прислуга, — она присаживается на подлокотник большого кожаного кресла, рассеянно озираясь по сторонам. — Я не была здесь со дня смерти дяди Джоза, да и тогда лишь заглянула, его как раз уносили. Как же тут воняло, бр-р! — она передёргивается. — Так