— Пришло время расстаться.

Судите сами, какие слезы, какую скорбь вызвали у них эти слова. К больному призвали врачей; они нашли, что недуг серьезен, и сочли необходимым сообщить об этом королю. Сначала Виктор Амедей не очень встревожился, заявив, что врачи ошибаются, а его сын только раздражен и обижен. Однако, выслушав их настойчивые уверения в обратном, он забеспокоился и бросился в покои герцога Пьемонтского, где собрался весь двор, встревоженный последними пугающими новостями. Госпожа ди Сан Себастьяно прибежала раньше короля и рыдала громче других.

Когда несчастный отец понял, что опасность вполне реальна, он ощутил угрызения совести, пытался как мог убедить сына, что раскаивается и любит его, заклинал выздороветь и уверял, что впредь принц будет под его началом участвовать во всех делах правления.

— Речь не об этом, дорогой отец, любите меня, и я постараюсь выжить, но, боюсь, уже слишком поздно.

Невозможно представить, в каком отчаянии был король, он готов был сделать все что угодно, лишь бы вернуть принца к жизни. Теперь Виктор Амедей не отходил от сына ни на минуту, забрасывал его подарками, окружил лаской, предлагал исполнить любые его желания, удовлетворить любые его капризы. Бедный юноша жаждал только любви отца — он был так долго лишен ее и теперь никак не мог ею насладиться.

Принц умер на шестой день болезни, и перед кончиной на душе у него было светло: его окружала семья, придворные, днем и ночью дежурившие в его покоях, толпы рыдающих людей стояли вокруг дворца, а в церквах люди молились за него Богу.

Эта смерть стала всенародной бедой, траур был всеобщим, но никто не горевал так, как отец, не без основания упрекавший себя в том, что его суровость стала причиной смерти принца, и тяжело переживавший кончину сына. Любовница короля была слишком искушенной женщиной, чтобы не выпутаться из щекотливого положения. Скорбь Виктора Амедея она использовала так же, как его свершения и победы. Ни герцогиня-мать, ни королева Мария Анна не смогли утешиться, оплакивая, как и король, принца; Виктор Амедей говорил им, что запирается в одиночестве, чтобы спокойно проливать слезы, но на самом деле он находился с г-жой ди Сан Себастьяно, которая, изображая скорбь, угрызения совести и сожаления, сумела пробудить в нем новый прилив доверия к ней. Маркиза беспрестанно упрекала себя, что плохо знала юного принца, что была к нему несправедлива, и королю, в конце концов, приходилось самому утешать ее. На мой взгляд, такое поведение — высшая степень хитрости, и я, признаться, никогда не подозревала, что такое бывает.

Едва король Сицилии пришел в себя от великого горя, как на него одно за другим свалились еще два столь же непоправимых несчастья. Сначала он потерял нашу очаровательную герцогиню Бургундскую, а затем очень скоро узнал о кончине королевы Испании, которую обожали ее подданные и супруг, — она могла бы стать одной из самых прославленных в мире правительниц, если бы осталась жива.

Тем временем события развивались, а заодно менялись и судьбы людей.

Мой скромный Альберони, готовивший мне блюда с сыром и в свое время очень обхаживавший меня, чтобы заручиться покровительством и получить сан каноника, стал первым министром и хозяином Испании! В основном благодаря его усилиям был заключен второй брак короля Филиппа V, женившегося на Елизавете Фарнезе, дочери герцога Пармского, который был покровителем Альберони. Вместе с ней и через нее он стал руководить этим государем, не обладавшим никакими иными способностями, кроме чувственных, что позволяло королеве добиваться от него всего, чего ей хотелось, в зависимости от того, насколько близко сдвигались их кровати.

Прежде всего они порвали Утрехтский мирный договор и предательски овладели Сицилией, которая была не в состоянии оказать сопротивление захватчикам, будучи на таком большом расстоянии от своего повелителя и не имея возможности получить хоть какую-нибудь помощь. Ограбленный король тщетно взывал к Франции и другим державам, напоминая им об обещанных гарантиях; только император ответил ему действием, захватив Сицилию и оставив ее себе, остальные ограничивались обменом письмами до тех пор, пока не был заключен Лондонский договор, положивший начало Четверному союзу и в качестве возмещения ущерба отдававший Виктору Амедею Сардинию. Сардиния, разумеется, не стоила Сицилии, но у нового владения было одно преимущество — близкое расположение по отношению к Пьемонту, и герцогу Савойскому ничего другого не оставалось, как смириться, поменяв титулы и гербы.

Потеря Сицилии явилась новым ударом для Виктора Амедея: он вынашивал мечту об обретении всей Италии, а вместо этого стал свидетелем того, как император и Испания вновь прибрали ее к рукам, поделили, оставив ему лишь крохотный кусочек пирога.

Когда мир был прочно установлен, Виктор Амедей стал стремиться к иной славе — славе законодателя. Он обладал талантами во всех областях: прежде всего он упорядочил структуру военной службы, затем внутреннее управление королевством, занялся финансами, торговлей, правосудием, науками и искусствами, заключил конкордат с папой, не упустил ни малейшей подробности в сфере управления своими объединенными государствами.

«Я хотел бы, — размышлял он в те времена, — чтобы все мои подданные говорили на одном языке, но насильно этого не добьешься, боюсь, что мое желание неосуществимо: савояры не забудут французский язык, и, пока они пользуются этой грамматикой, король Франции будет считать их отчасти своими подданными».

Предприняв и осуществив все намеченное, Виктор Амедей задумал насладиться отдыхом — об этом мечтают все беспокойные натуры, но стоит им обрести эту возможность, как они стремятся как можно скорее избавиться от праздности. Предполагая, что станет спокойно править своими владениями, он женил своего второго сына герцога д'Аоста, к которому после печальной кончины его брата перешел титул принца Пьемонтского. Несмотря на свои юные годы, герцог уже успел сочетаться вторым браком.

Его первая супруга, принцесса Баварская, умерла от родов спустя год после свадьбы; ребенок также не выжил. Герцог д'Аоста женился снова, на этот раз на родственнице моего дорогого друга принца Гессенского, представительнице рода Гессен-Рейнфельд-Ротенбургов. У нее родились дети — таким образом, наследование по прямой линии было обеспечено. Королева Мария Анна скончалась в 1728 году; она умерла молодой, так и не познав счастья; я очень жалела ее: она всегда была так добра и снисходительна ко мне!

Маркиза ди Сан Себастьяно уже давно лелеяла планы, как бы окончательно и безраздельно воцариться во дворце, однако не осмеливалась и мечтать о том, что Бог, тем не менее, послал ей: о возможности законного союза со своим повелителем Но, как только королева закрыла глаза, маркиза думала только об этом и соответственно повела натиск. Все ее разговоры преследовали одну цель. Она стала совсем иначе вести себя с королем и, следуя тактике, присущей всем коварным женщинам, которые стремятся узаконить предосудительные связи, стала суровой, щепетильной, заявила, что не может больше так жить, поскольку совесть постоянно мучает ее, а муки ада пугают неотступно; через секунду, охваченная страстью, маркиза недруг уступала, расточала сокровища счастья, потом спохватывалась, воздвигая между своими порывами и любовником преграду в виде распятия и исповедника. Виктор Амедей, конечно, был уже не молод, но обладал нестареющим темпераментом, постоянно требовавшим удовлетворения. Госпожа ди Сан Себастьяно хорошо знала это, а примеры г-жи де Ментенон и королевы Испании Элизаветы Фарнезе вдохновляли ее.