«То есть как это не любовник?» — опешила я, вернее — та часть моего мозга, которая еще не успела все как следует сообразить.

Чтобы окончательно не запутаться в том, что какая часть мозга подумала, я взяла себя в руки. Решила перевести свой мыслительный процесс в более спокойное русло, сохранив все же форму диалога. Ведь любое размышление, по сути, всегда диалог с самим собой, что не имеет никакого отношения к раздвоению личности. Начала я с фразы, на которой сама себя остановила:

— То есть как это не любовник?

— А кто тебе сказал, что у Светланы есть любовник?

— Вениамин, то есть он не сказал об этом, но предположил…

— А если он наврал?

— А зачем ему это нужно?

— А зачем ему нужно платить «красавчику» деньги?

— А ты уверена, что это были деньги?

— Нет.

— Так что же это было?

— А я откуда знаю?

— Так, стоп. Если Светлана ходила не к любовнику, то кем приходится ей «красавчик»?

— …

— Что ты молчишь?

— Думаю.

Так, или примерно так, спорила я сама с собой. Я не буду приводить всех аргументов той и другой стороны, это заняло бы слишком много времени и места. А сразу перейду к тому, на чем «мы» поладили. Я поладила… С самой собой… Короче, вот к каким выводам я пришла.

Ситуация не такая простая, как мне показалось с первого взгляда. Во всяком случае, банальной ее явно не назовешь. В семье что-то происходит, и это только внешне напоминает традиционный адюльтер. На самом деле все гораздо сложнее и не сводится к сексуальным контактам «на стороне».

Теперь я уже сомневалась в правдивости и искренности Вениамина, а он пока был единственным источником информации. Не доверяя ему, нельзя делать никаких выводов. На этом мой диалог с самой собой прервался, я зашла в тупик. И чтобы как-то сдвинуться с мертвой точки, решила еще раз прослушать запись нашего разговора.

Я выключила музыкальный центр, и очень вовремя, иначе Вениамин мог бы звонить мне до позднего вечера без всякой надежды быть услышанным. И сосед как раз угомонился, так что не было нужды перегружать барабанные перепонки.

Телефон зазвонил в тот момент, когда я перемотала кассету диктофона на начало и нажала на кнопку воспроизведения. «Расскажите немного о себе», — успела услышать я свой голос, но тут же остановила пленку и подняла трубку.

— Татьяна? — спросил Вениамин голосом настолько тихим, что я еле его расслышала.

— Да.

— У меня тут были непредвиденные дела… Вы не могли бы подъехать за ключом на вокзал?

— Хорошо, давайте встретимся на перроне, — предложила я.

— Извините, — шепнул он и, видимо, закрыл трубку ладонью, но тем не менее я услышала фразу, предназначенную явно не мне: — Зайка, у меня тут междугородный разговор, ты не могла бы сделать музыку потише?

После небольшой паузы он опять зашептал:

— На перроне будет не очень удобно… Меня провожает Светлана. Я подойду к шестой кассе ровно в половине шестого.

Я посмотрела на часы. Чтобы не опоздать, мне следовало поторопиться.

— Хорошо, — ответила я и, повесив трубку, пошла смывать сметану.

* * *

Вокзал произвел на меня отталкивающее впечатление. Прежде всего коктейлем из отвратительных запахов. Я проклинала своего клиента за то, что он назначил мне встречу не на свежем воздухе. А когда прошло десять минут после назначенного часа, а его все не было, свирепость моя дошла до опасного для окружающих уровня. Наконец он появился, мокрый и затравленный, оглядываясь по сторонам и шепча слова извинения.

— Ключ, — выдавила я сквозь зубы и, получив желаемое, собралась, развернувшись на сто восемьдесят градусов, продемонстрировать Вениамину свою красивую спину в движении. Но его следующая фраза заставила меня отказаться от этого намерения:

— Она не хотела меня отпускать.

— Ко мне? — уточнила я.

— Нет, в командировку.

— Почему?

Вопрос, конечно, дурацкий, но уж больно неожиданным было сообщение Вениамина. Жена, несколько часов назад вернувшись с любовного свидания, уговаривает мужа отказаться от командировки.

А именно так оно и было. Светлана, ссылаясь на плохое предчувствие, просила его остаться в Тарасове или взять ее с собой. И Вениамину потребовалось немало времени, чтобы ее успокоить. Еще труднее, по его словам, было найти повод, чтобы отлучиться хотя бы на минуту. Пришлось сослаться на внезапное расстройство желудка.

Все это он сообщил мне за полминуты и рысью вернулся к жене. Мне очень захотелось увидеть их вместе, хотя бы для того, чтобы убедиться в достоверности слов своего клиента. Я заметила их в толпе, как только вышла на перрон.

Светлана стояла, опустив голову, а Вениамин что-то многословно ей объяснял, по-дурацки поглаживая по плечу и время от времени неловко целуя в щеку. Светлана не плакала, но по ее глазам было видно, что она еле сдерживает себя.

— Ну почему ты не можешь взять меня с собой? — почти крикнула она, так что я услышала эти слова, несмотря на разделявшие нас полтора десятка метров и шум вокзала.

«А действительно, почему бы ему не взять ее с собой? — подумала я. — Странно. Если он так любит ее и боится потерять… Тем более что она буквально умоляет его. И так ли уж необходимо ему уезжать? Именно сейчас?»

Чем больше я размышляла на эту тему, тем больше убеждалась в том, что Вениамин намеренно толкает жену на измену. Судя по всему, Светлане тяжело дается ее «двойная жизнь», оставлять ее одну — глупо, если не сказать жестоко. Она сильно нуждается в присутствии мужа, это видно невооруженным глазом.

С каждой минутой я все меньше верила в честность намерений Вениамина и в достоверность его признаний. И вся симпатия, возникшая к нему во время первой встречи, теперь заменилась почти отвращением. «Если мои подозрения верны, — подытожила я свои размышления, — то он — настоящее чудовище».

Ситуация казалась мне настолько гадкой, что хотелось отказаться принимать в ней какое-то участие. Я еле сдержалась, чтобы не вернуть Вениамину ключ, пока он не успел сесть в поезд. И если бы его деньги были у меня с собой, то скорее всего я так бы и сделала.

Но тут другая — страшная — мысль пришла в голову, и она показалась не лишенной оснований. Мрачная тень преднамеренного убийства легла на мое сознание: «За что Вениамин заплатил „красавчику“? При каком событии он не хочет присутствовать? А обращение ко мне — не для алиби ли оно ему понадобилось?»

Статьи о недонесении у нас теперь, слава богу, нет. Но знать о готовящемся убийстве и полностью устраниться — было в данном случае равносильно соучастию в нем. Я уже представила лицемерно-фальшивые театральные слезы Зеленина на похоронах Светланы, но приказала себе остановиться в своих чересчур смелых фантазиях. Мои подозрения базировались на слишком зыбкой почве. С другой стороны — они слишком серьезны, чтобы отмахнуться от них и оставить без последствий.