Бракосочетание представительницы царского Дома Романовых и знаменитого модельера наделало много шума. Тем более, что, как пишет биограф Палей Жан-Ноэль Лио, внучку Александра Второго всерьез рассматривали как возможную невесту для принца Альберта, ставшего королем Англии Георгом Шестым.

Но двадцатидвухлетняя княжна Палей, именно такой титул в 1915 году был дарован морганатической супруге своего дяди и ее потомству государем Николаем Вторым, приняла решение связать жизнь с Лелонгом. Тем более, что перед ней были примеры сводных брата и сестры: у великого князя Дмитрия — роман с Шанель, у великой княгини Марии — с Жаном Пату.

Биограф Натали Палей Жан-Ноэль Лио считает, что особых чувств к своему мужу русская княжна не испытывала. Но «он мог обеспечить ей заботу и уход, предоставив при этом полную свободу. Это была лампа Аладдина, которую стоило только потереть, чтобы появился добрый гений, исполняющий любые желания. Что до Лелонга, то благодаря княжне он стал самым популярным человеком в столице». При этом, стоит отметить, княжна трепетно заботилась о Николь, дочери Лелонга от первого брака.

Спустя пять лет после громкой свадьбы княжны и кутюрье, в июне 1932 года, журнал Vogue писал на своих страницах: «Мадам Лелонг никогда не останавливается и никогда не отдыхает, каждый вечер у нее занят. Она появляется на открытии каждой новой выставки, на каждой театральной премьере или показе нового фильма, не пропускает ни одной танцевальной вечеринки и ни одного концерта…». При этом у Натали было время и на то, чтобы демонстрировать коллекции своего мужа.

Впрочем, судя по тому, что в 1930 году у Натали начался роман с Сержем Лифарем, отношения Палей и Лелонга были, скорее, партнерскими. Хотя утверждать о том, что происходило за кулисами встреч любимца Дягилева и мадам Лелонг, мы тоже не беремся.

Знакомство Палей и Лифаря произошло в Венеции, где Натали устраивала роскошные приемы для своих друзей. Завсегдатаями вечеров у русской княжны бывали художник Кристиан Берар, бывший секретарь Дягилева Борис Кохно и, конечно, Габриэль Шанель.

После расставания с Лифарем Натали увлеклась Жаном Кокто, для которого, по мнению многих, это был единственный страстный роман с женщиной. По воспоминаниям Маризы Голдсмит-Дансаэр, «они были восхитительной парой».

В 1928 году клиенты Шанель обратили внимание на необычные узоры, которые стали появляться на фирменном джерси мадемуазель Коко.

Их автором был эмигрант из Грузии Илья Зданевич. По примеру друзей он взял псевдоним и, объединив первые буквы имени и фамилии, стал Ильяздом.

Ильязд проработал художником-дизайнером в Доме Шанель пять лет — с 1928 по 1933 годы. Одно время возглавлял Tissus Chanel, занимавшийся выпуском ткани. Но даже после того, как Ильязд ушел от Шанель, его личные отношения с мадемуазель не прекратились.

В 1940 году модельер стала крестной матерью дочери Ильязда Мишель. А сам Зданевич, в свою очередь, посвятил аромату Chanel № 5 целую коллекцию сонетов «Афам».

Ведь в первую очередь Ильязд был поэтом…

* * *

Его отец, Михаил Зданевич, родился в семье высланных на Кавказ, в Кутаиси, участников польского восстания за независимость от России. Перебравшись в столицу Грузии, Михаил женился. Его избранницу Валентину воспитали состоятельные поляки Длужанские. И только в сорок лет, после того, как ее разыскала родная сестра, Валентина Зданевич узнала о том, что на самом деле ее родителями были грузины и ее фамилия — Гамкрелидзе.

Первым ребенком у Михаила и Валентины Зданевич стал мальчик, которого назвали Кириллом. Два года спустя родители ожидали пополнения. Они даже не сомневались в том, что на этот раз родится девочка. Но появился Илья.

Валентина, страстно мечтавшая о дочери, не собиралась мириться со столь неожиданным поворотом дела и воспитывала Илью, как девочку.

Годы спустя Зданевич-младший запишет в своих воспоминаниях: «Меня одевали девочкой. Мать не хотела примириться с тем, что у нее родился сын вместо дочери. В дневнике ее записано: «Родилась девочка — Илья, волосики — черные, цвет — темно-синий». Поэтому я носил кудри до плеч. Каждый вечер моя няня Зина делала груду папильоток, снимая по очереди книгу за книгой с полок дедовской библиотеки, и я проводил ночь с несколькими фунтами бумаги на голове. Так с полок исчезли Пушкин, Грибоедов, Державин, Гоголь. Во сне эти писанья входили мне в голову, и я постепенно становился поэтом.

«Слишком кудри», — сказал инспектор Н-ской гимназии, когда в 1902 году меня повели держать соответствующий экзамен. Но я был так очарователен, что экзамен был разрешен, и мое появление было первым случаем совместного обучения в России в 1902 году. Теперь это обыкновенно, но мое путешествие в гимназию с ранцем в юбке было сенсационным.

Старания сделать меня девочкой были непрерывны. Но я пользовался своими привилегиями, часто ходя в женскую гимназию, посещая места, где написано «для дам», вызывая и тут всеобщее восхищение.

Моя дружба с подругами продолжалась до тех пор, пока с одной из них я не сделал плохо. Мне было уже двенадцать лет. Положение стало невыносимым. Я был дважды избит, и дамы заявили в полицию. По постановлению мирового судьи мои родители должны были одеть меня в штаны.

Я пошел и остриг кудри. Моя ненависть к прошлому так возросла, что я решил перестать ходить вперед, как я делал, будучи девушкой, а стал ходить назад, пятиться раком, словом, черт знает что»…

Несмотря на своеобразную манеру воспитания, Илья вырос большим любителем красивых женщин, «имел репутацию "бабника"», и был трижды женат. Что же касается манеры «ходить назад», то и с этим все обошлось. После того, как мальчик упал со скалы, у него словно отрезало желание экспериментировать со способами передвижения.

Спустя годы вместе со старшим братом Кириллом Илья стал одним из самых передовых художников наступившего XX столетия.

После окончания Первой тифлисской гимназии братья Зданевичи отправились в Петербург. Кирилл поступил в Академию художеств. А Илья — на юридический факультет университета. При этом сам он в своих воспоминаниях пишет, что занимался в Петербурге еще и тем, что открыл «Школу поцелуев».

Илья Зданевич стал футуристом. В 1913 году в Политехническом музее в Москве он прочитал доклад «Футуризм Маринетти», в котором озвучил «мотив башмака». Поднявшись на трибуну переполненного зала, молодой человек продемонстрировал публике башмак, заявив, что это — самое прекрасное на свете. Так как «именно башмак дает возможность потерять связь с землей».

А Кирилл Зданевич в это время уже находился в Париже. Да и куда было ехать человеку, решившему стать художником.

«Папа рассказывал, что в Париже он мог позволить себе думать только о творчестве, — поведала автору этой книги дочь художника Мирель Зданевич. — Деньги ему присылал из Тифлиса отец. Михаил Андреевич преподавал французский язык в гимназии и имел частных учеников. «Я только рисовал, — рассказывал мне папа, — не тратил время ни на компании, ни на кафе».