Две недели спустя Барнаби лежал, привязанный к дивану в гостиной, и читал «Похищенного» Роберта Льюиса Стивенсона. В комнату вошла Элинор, за собой она тащила тяжелую посылку. На ней висела бирка: «Барнаби от Элинор Бракет (миссис)».

— Это мне? — спросил Барнаби, удивленно поглядев на маму.

— Да, это особый подарок, — ответила она. — Тебе понравится, честное слово.

Барнаби развернул обертку и увидел новенький рюкзак. Для него он был великоват, по бокам висели две крепкие лямки.

— Это для школы, — сказала Элинор. Она уже отчаялась найти для сына такую школу, о которой бы не слыхал никто из ее знакомых, и с неохотой все-таки выбрала местную начальную.

— Но у меня уже есть портфель, — сказал Барнаби.

— Да, но в нем ты носишь учебники. А этот новый… — объяснила Элинор. — В общем, попробуй его надеть и увидишь, зачем он.

Барнаби протянул руку, но, к своему удивлению, понял, что не может оторвать рюкзак от пола.

— Такой тяжелый, — сказал он. — Будто набит камнями.

— Не бери в голову, — сказала Элинор, а Капитан У. Э. Джонз забрел в комнату проверить, как там у хозяина дела. — Надевай — и все, ладно? Я хочу посмотреть, работает или нет.

Барнаби с трудом поднял рюкзак, и в итоге ему удалось накинуть лямку на левое плечо. Он чуть не упал, но и правую руку как-то исхитрился просунуть. Равновесие восстановилось. Ноги его несколько секунд повисели над землей, и он чуть подлетел кверху, но рюкзак был слишком тяжелый, и Барнаби снова опустился на пол. Ботинки с удовлетворительным стуком топнули по ковру.

Капитан У. Э. Джонз разочарованно гавкнул.

— Получилось! — воскликнула Элинор, радостно хлопнув в ладоши. — Я попросила в мэрии мешков с песком — сказала, что боюсь наводнения. В рюкзак положила два, чтобы уравнять твой вес. Идеально, правда?

— Но я же не смогу с ним ходить, — возмутился Барнаби. — Очень больно.

— Ох, не будь таким капризным.

Барнаби очень хотелось угодить маме, и он послушался, но далось это нелегко. Первую неделю все плечи у него были в синяках от такой тяжести, но со временем окрепли, и Барнаби уже почти не замечал веса. Он подрастал с каждым месяцем, Элинор клала в рюкзак все больше песка — и муки начинались сызнова. Однако странное дело — всякий раз, когда Барнаби приходилось вот так вот оставаться на земле, у него немножко болели уши.

В классе его за щиколотки приковывали к стулу наручниками, а руки и все тело у него оставались свободны — вдруг к ним на урок зайдет с официальным визитом премьер-министр или кто-нибудь из сестер Миноуг.[6] Школа, как Элистер и Элинор, не очень стремилась выделяться.

Грустно Барнаби было только от того, что в эту же школу не отправили его друга Лиэма Макгонагалла. Вся семья переехала в Индию, где его папе предложили работу — разрабатывать компьютерные приложения, и связь друг с другом они потеряли. Как иногда бывает даже у самых близких друзей.

Прошел год, за ним — еще, потом два сразу. Барнаби исполнилось восемь. Он по-прежнему спал на нижней койке в комнате Генри, а в книжном шкафу ему выделили самую верхнюю полку, чтобы он держал на ней свою библиотеку. Книг у него становилось все больше, и это было очень разумно: он теперь мог парить под потолком сколько душе угодно и расставлять их сколько влезет. Все тома «Трех мушкетеров» — в один угол, свое драгоценное собрание книг про сирот — «Оливера Твиста», «Правила сидроварни»,[7] «Джейн Эйр» — в другой, чтоб всегда были под рукой.

У Барнаби Бракета была особая тяга к сироткам.

А потом, одним ясным февральским утром, его учитель мистер Пелфорд объявил ученикам, что они едут на особую экскурсию.

— Самая знаменитая достопримечательность Сиднея? — спросил он, оглядывая класс и ожидая лес рук, который так и не вырос. — Кэтрин Флауэрз?

— Вестфилдский торговый центр? — ответила та, пожав плечами.

— Не смеши меня, — рявкнул мистер Пелфорд. — Глупая девчонка. Маркус Фут, самая знаменитая достопримечательность Сиднея, пожалуйста?

— Оперный театр, — ответил мальчик, который однажды ходил туда смотреть спектакль и с тех пор мечтал сыграть великого шекспировского героя на большой сцене. Желательно такого, чтоб в трико и с саблей. Маркус Фут был мальчик замечательный во многих отношениях и считал, что нет ничего лучше в жизни, чем скакать по сцене в трико, размахивая саблей.

— Да, но я не его имел в виду, — сказал мистер Пелфорд. — А что я имел в виду? Ну давайте, еще кто-нибудь? У кого в голове есть мозги.

— Великая китайская стена, — высказался Ричард Лестрэндж.

— Ниагарский водопад, — сказала Эмили Пайпер.

— Биг-Бен, — крикнули близняшки Миклсон, Эми и Эйми.

— Ради всего святого, дети, — всплеснул руками учитель. — Это, конечно же, мост через гавань. Потрясающее достижение инженерного искусства, на котором, помимо всего прочего, я вынужден добавить, некто Джина Люэллин одним дождливым июльским днем около семи лет назад согласилась стать второй миссис Дэйвид Пелфорд.

Дети посмотрели на учителя отчасти скептически: маловероятно, чтобы мистер Пелфорд сумел убедить хотя бы одну женщину стать его женой, а уж двух — и подавно.

— А самое занимательное, — продолжал меж тем он, — я договорился, чтобы мы сегодня залезли на его вершину, как делают все туристы. Да, и даже ты, Стивен Хебден. Я ни слова не желаю слышать о том, что у тебя хронически кружится голова.

Довольные тем, что им предстоит заняться чем-то другим, а не уроками, дети вышли к поджидавшему их автобусу. Всю короткую поездку до моста Барнаби с потолка смотрел, как его одноклассники читают комиксы, изучают, что у них в носовых платках, или слушают свои «айподы». Ему очень хотелось сесть к ним — на то свободное место, которое принадлежит ему по праву.

У моста их встретил студент по имени Дэррен («Зовите меня Дэз», — сказал он) — очень лохматый блондин с обгорелым на солнце лицом и такими белыми зубами, каких Барнаби у людей никогда раньше не видел.

— Доброе утро, мостолазы! — крикнул он. Похоже, он никогда в жизни не бывал счастливее, чем в этот самый миг. — Все готовы увидеть Сидней сверху?

Дети что-то похмыкали в ответ, и Дэз принял это за согласие, потому что хлопнул в ладоши и заорал еще громче и истеричнее:

— Ну вот и отлично!

Вообще-то некоторые одноклассники Барнаби очень оживились, когда перед ними выросла махина моста. Большинство сотни раз ездили по нему взад-вперед в родительских машинах, но вблизи его так и не рассмотрели. И для них — тех немногих наблюдательных — мост был невероятно красив.