Когда миновало четыре года и ничего не изменилось, семье Барнаби пришлось смириться с тем, что это не временное явление: их младший ребенок просто таким уродился. Элистер и Элинор водили его к местному врачу — тот тщательно его осмотрел, прописал пару таблеток и велел прийти назавтра, но и после ничего не поменялось. Его возили к специалисту в город — тот прописал курс антибиотиков, но дитя продолжало летать как ни в чем не бывало, хотя у него выработался иммунитет к сильному гриппу, который на той неделе свирепствовал в Киррибилли. Наконец, его отвезли в самый центр Сиднея к знаменитому консультанту — тот просто покачал головой и сказал, что это у мальчика болезнь роста, пройдет со временем.

— С годами мальчики из всего вырастают, — улыбнулся он, пробегая взглядом довольно внушительный счет за то довольно небольшое время, что он осматривал Барнаби. — Из брюк. Из послушания. Из почтения к родителям. Вам просто нужно набраться терпения, только и всего.

Элистеру и Элинор все это ничем не помогло — у них только еще больше руки опустились.

Теперь Барнаби спал на нижней кровати в комнате Генри; к низу верхней койки пришпилили два одеяла, чтобы он не бился головой о пружины.

— Наш потолок — просто загляденье, правда? — сказал Элистер, когда наконец сняли матрас с потолка спальни. Элинор кивнула, но ничего не сказала. — Хотя надо перекрасить, — добавил он, заполняя паузу. — На месте матраса он теперь пожелтел. И цветочки можно разглядеть.

В ванной у Барнаби тоже возникли сложности, но, вероятно, описывать их здесь бестактно. Достаточно сказать, что принимать душ было очень трудно, вопрос о ванне даже не вставал, а ходить в туалет требовало таких вывертов, что растерялся бы даже бывалый акробат.

По вечерам, когда они время от времени жарили барбекю на ужин, вся семья рассаживалась за столом в саду: Элистер, Элинор, Генри и Мелани на стульях под большим тентом, а Барнаби парил под самой его верхушкой. Крепкий зеленый брезент не давал ему улететь в атмосферу. Ему не разрешали мазать кетчупом сосиски или гамбургеры — капли соуса имели скверную привычку падать на головы родни.

— Но мне же нравится кетчуп, — жаловался Барнаби, считая, что все это очень несправедливо. Он теперь, конечно, умел говорить не только «Уа».

— А я предпочитаю не мыть себе голову каждый день, — отвечал его папа.

В таких случаях Капитан У. Э. Джонз сидел на земле, задрав голову, и ждал команды. Он некогда решил, что этот летающий мальчик — его единственный хозяин, поэтому больше никого не слушался.

Но часто дни проходили довольно скучно. Вскоре после рождения Мелани Элинор бросила работу, поэтому они с Барнаби подолгу оставались одни, и одиночество их разбавлял только Капитан У. Э. Джонз. Днем они почти не выходили из дому: Элинор не хотела, чтобы люди видели их с сыном — вдруг станут пялиться и показывать пальцами. Элистер тоже отказывался брать с собой Барнаби, когда в субботу утром ходил на рынок Киррибилли искать выгодных скидок. Он знал, что неизбежно станет тем, кого сам всегда презирал, — каким-то необычным человеком.

Вот по всему по этому Барнаби рос ребенком необычайно бледным: он почти не бывал на дневном свету. Некоторое время Элинор привязывала его бельевой веревкой на заднем дворе — пусть повисит на свежем воздухе пару часов. Если дул ветерок, мальчик даже вращался там почти весь день и ровно загорал со всех сторон. Но со временем такие прогулки пришлось прекратить: в разных углах сада стояли причудливые птичьи кормушки, а четырехлетний мальчишка, привязанный за щиколотки бельевой веревкой, махал в воздухе руками как сумасшедший и скорее напоминал не мальчика на прогулке, а пугало, поэтому птицы прилетать сюда перестали.

— Он бледный, как призрак, — сказал Элистер как-то раз за ужином, подняв голову и посмотрев на сына.

— Как наши потолки раньше, — заметила Элинор. — Пока к ним не прибили матрасы.

— Но ему же вредно, нет?

— Мы уже это обсуждали, Элистер, — вздохнула Элинор, отложив вилку. — Если мы станем выводить его на улицу, что скажут соседи? Они же могут заподозрить, что мы дома все летаем.

— Ох, Элинор, ну ты скажешь, — рассмеялся Элистер. — Я в жизни не летал никогда, сама знаешь. Ногами я крепко стою на земле.

— А подумай о других детях, — добавила его жена. — Что, если в классе у Генри, например, узнают про Барнаби и решат, что Генри тоже летает? С ним могут раздружиться.

— Уверен, что вряд ли. Барнаби же летает не по своей воле, в конце концов. Он просто таким родился.

— Ты это Генри расскажи, когда его побьют на школьном дворе.

— Не думаю, что это…

— Дети могут быть очень жестокими, — продолжала Элинор, не обратив внимания на мужа. — Да и дома его проще держать под контролем. Подумай, что случится, когда мы его выведем. Он же просто улетит, и мы его никогда больше не увидим.

С этими словами она поднесла кусок лазаньи ко рту, но вилка зависла в воздухе: Элинор поняла, насколько проще им станет жить, случись такое с мальчиком. Элистер посмотрел на жену, и между ними что-то зародилось — какой-то микроб кошмарной мысли, так и оставшейся невысказанной. Пока.

— В общем, если тебя это так волнует, вечером после работы можешь сам его водить гулять, — произнесла Элинор мгновение спустя.

— Об этом и речи быть не может, — тут же ответил ее супруг, помотав головой, словно это предложение следовало немедленно вытрясти из мозга и ушей, чтобы оно не успело нанести никакого вреда. — Я не стану, повторяю — не стану — посмешищем для соседей.

— Ну и на меня тогда не рассчитывай.

— Может, нам кого-нибудь нанять? — спросил Элистер. — Вроде профессионала, который гуляет с собаками.

— Но тогда придется оправдываться за состояние мальчика перед чужим человеком. И глазом моргнуть не успеешь, как слухи пойдут.

— И то правда. Но как же быть со школой?

— А что школа? — нахмурилась Элинор. — Ты о чем это? Не ходит он ни в какую школу.

— Пока не ходит, но скоро же пойдет. Через несколько месяцев ему в детский сад. Придет весь такой белый, и все решат, что с ним что-то не так.

— С ним и так что-то не так, Элистер.

— А вдруг они решат, будто у него кожная болезнь? Тогда никто не захочет с ним сидеть. И опомниться не успеем, как нас потащат разговаривать к школьному врачу, а там и хлопот не оберешься. Могут и в стенгазете про это напечатать — и тогда все узнают, что я породил летающего мальчика. Нет уж, прости меня, Элинор, но я должен настоять на своем.

— На чем ты должен что? — не веря своим ушам, переспросила Элинор.

— На своем, — уже с нажимом повторил Элистер. — Я глава этой семьи, и я решил, что мы рискнем. К черту неприятные взгляды и жестокие сплетни. Мальчика надо выводить на солнышко. Завтра утром можешь и начать, когда поведешь гулять Капитана У. Э. Джонза.