– Это не мое кредо, – сухо сказала она. – У меня нет привязанностей, я ни за что и ни за кого не держусь. Вы что-то говорили про ужин?

– На кухню сюда, – ответил он, открывая перед ней массивную деревянную дверь.

Кухня была огромная и выглядела весьма выразительно. Массивная дровяная плита с огромным очагом занимала почти всю стену. Потемневший от времени, широкий деревянный стол из цельного бруса, чисто выскобленный каменный пол. От плиты исходило приятное тепло. Рядом стояло кресло-качалка. По стенам развешаны старые календари с картинками живой природы, пейзажами и котятами.

Остановившись на пороге, Джоу зажмурилась:

– Вау.

– Согласен. Присаживайтесь. Миссис О’Рейли обещала оставить ужин горячим.

Финн проверил печь, но она оказалась пустой. Вероятно, ужин в духовке. Открыв духовку, он увидел, что ростбиф засох и выглядел несъедобным.

– Ну и ну, – только и сказал Финн, с отвращением глядя на испорченную еду. – Кажется, наша экономка вас невзлюбила.

– Она меня никогда не видела. Вероятно, это из-за моей матери. Она ее не любила.

– Мне жаль.

– Не стоит. Я сама не любила мать. По правде говоря, я никогда ее не видела.

Финн брезгливо взял тарелку и выкинул ее в мусорное ведро вместе с содержимым.

– А вдруг тарелка часть бесценного фамильного сервиза? – спросила Джоу.

– Нет, будь ее воля, она подала бы вам еду на пластиковой тарелке. Я сделаю вам яичницу с беконом. – Он проверил холодильник. – Эврика! И яйца, и бекон имеются в наличии. Не расскажете, почему никто не любил вашу маму?

– Я приготовлю яичницу.

– Нет, я сам, – мягко возразил Финн, – а вы отдыхайте, у вас сегодня был нелегкий день. Позвольте за вами поухаживать. – Он уже доставал продукты из холодильника. – Три яйца для вас и пару, нет, пожалуй, тоже три для меня. Уже прошел целый час, как я поужинал. Жареный хлеб? Конечно, о чем я только думаю? Ну и жареный помидор, чтобы не умереть от цинги.

Он готовил, но спиной чувствовал ее напряжение.

– Обладай и приумножай. Это действительно наше фамильное кредо? – нарушила молчание Джоу.

– Да, так написано по-латыни над парадным входом. Если я правильно помню латынь со школьных времен.

– Вы изучали латынь?

– Да, такая деревенщина, как я, но учил.

– Почему вы себя так называете?

Она так нервничала, что Финн решил ей немного рассказать о себе.

– У меня ферма недалеко от Килкени, – начал он. – Полгода назад ваш дедушка нанес мне краткий визит. Он объявил, что после его смерти я унаследую титул. Я об этом не имел ни малейшего понятия. Я знал, что в нашей родословной когда-то были лорды, но мне казалось, что все это в прошлом. Я полагаю, что наши прадеды враждовали. Титул и деньги остались в вашей ветви. А наша ветвь обнищала, некоторые эмигрировали. Его светлость говорил со мной так, будто мы это заслужили.

Финн ненадолго умолк, вспоминая ту встречу.

– Его слова звучали оскорбительно, – продолжил Финн. – Он сказал: «Несмотря на ваше сомнительное воспитание и низкий социальный статус, вы, несомненно, унаследуете титул после моей кончины. Больше некому. Мои адвокаты сказали, что вы самый близкий родственник по мужской линии. Мне остается только молиться и уповать на Бога, чтобы вы не опозорили наше честное имя». Я был просто ошарашен.

– Ну и ну, – сказала Джоу. – На вашем месте я чувствовала бы себя так же. Она посмотрела на тарелку, которую он перед ней поставил. – О, выглядит потрясающе.

– Довольно удивительно для крестьянина. – Он сел напротив, поставив перед собой полную тарелку еды.

– Вы вроде бы ужинали недавно?

– Больше часа прошло. Я с рассвета на ногах. Был сложный окот.

– Так вы действительно настоящий фермер?

– Молочное производство в основном и немного занимаюсь овцеводством. Но умею есть вилкой и ножом, – ухмыльнулся Финн. – Ну а вас дед тоже третировал?

– Нет. – По ее тону он понял, что дальше расспрашивать не следует, и сосредоточился на беконе.

Некоторое время они ели в молчании. Наконец Джоу сказала:

– Когда мне было десять лет, пришло письмо, адресованное моим опекунам.

– Вашим опекунам?

– Тому и Монике Хастингс. Они были славными, хотели меня удочерить. Такое и раньше случалось с другими опекунами, но писем мне никто не показывал.

– Понятно, – сказал он, хотя ничего толком не понял. – Надеюсь, вы поняли, что я из обедневшей ветви рода. Я ничего не знал о вашей ветви до визита лорда Конейла. Но он не вдавался в подробности. Я был уверен, что наследую только титул из-за отсутствия прямых мужских наследников. Наследование половины замка стало для меня полной неожиданностью. Мне кажется, что весь замок по праву принадлежит вам. А вы говорите, что росли в приюте.

– Да, с самого рождения, – произнесла она ровным тоном. – Ладно, вероятно, я знаю чуть больше вас. Я родилась в Сиднее. Мать оставила меня в роддоме и дала имя деда в качестве единственного контакта. Достигнув совершеннолетия, я получила доступ к архиву службы патронажа. Из архива я узнала, что дед был потрясен самим фактом моего рождения. Он распорядился, чтобы меня немедленно отдали на удочерение. Он хотел от меня избавиться. Но социальная служба нашла мою мать, и та написала им отказ в удочерении. Я была из рода Конейл, зарегистрирована под этой фамилией и должна ее носить независимо от воли лорда Конейла. Так что дед остался на бобах.

Джоу встала и понесла тарелки в мойку. Она включила горячую воду и стала их мыть. Финн стоял рядом с полотенцем и вытирал посуду. Он не знал почему, но совместное мытье посуды странным образом успокаивало.

– Фиона, похоже, была неуправляемым ребенком, – возобновила разговор Джоу после значительной паузы. – Они с дедом постоянно конфликтовали. Фиона совершала непозволительные поступки, чтобы шокировать отца. Если бы у нее родился сын, она точно отдала бы его на усыновление. Дед хотел иметь внука и наследника титула. Если бы Фиона отдала сына в чужие руки, дед был бы уязвлен гораздо больше тем, что мальчика забрали из семьи, лишив фамилии предков, чем фактом его незаконного рождения. Но родилась я, и мать могла лишь оставить мне фамилию Конейл и таким образом уязвить самолюбие лорда. Таким образом для службы патронажа он остался главным контактным лицом, и началось мое путешествие по приемным семьям и приютам, хотя возможность удочерения все-таки существовала. Каждый раз, когда семья хотела меня удочерить, служба патронажа связывалась с лордом Конейл. Тот в свою очередь просил разрешения на удочерение у Фионы, а она всегда отказывала. Вероятно, она рассматривала меня в качестве орудия мести отцу.

– Значит, отец и дочь выясняли отношения, а крайней оказывались вы.

– Похоже на то, – согласилась Джоу, отскребая сковороду. – Других причин нет. Не понимаю, зачем он вообще мне что-то оставил.