– Да, я слушал с большим интересом, – отвечал серьезный господин. – Этот молодой человек показал мне человечество в новом свете. Хотите пари? Мое имя – Руфус Дингуэль, я живу в Кульспринг Массе. Вы никогда не держите пари? Позвольте мне выразить вам глубокое сожаление и иметь удовольствие сесть около вас. Как ваше имя? Хеткот? У нас есть ваш однофамилец в Кульспринге. Он пользуется общим уважением. Мистер Клод Гольденхарт, я вас знаю. Я спросил ваше имя у квартирмейстера, когда случилось маленькое происшествие из-за птицы. Ваше имя очень меня удивило.

– Почему? – спросил Амелиус.

– Ваша фамилия напоминает Pilgrim's Progress, но не в том дело. Я уже знаю вас по слухам.

Амелиус, казалось, не понимал.

– По слухам? – повторил он. – Что это значит?

– Это значит, сэр, что вы занимаете видное место в одном из последних номеров нашего популярного журнала – «Кульспрингский Демократ». Романическая причина, заставившая мисс Меллисент выйти из вашей Общины, произвела сильное общественное волнение в Кульспринге. Все дамы вам сочувствуют. Вы были самым популярным человеком в Кульспринге, когда я уехал. Имя Клода Гольденхарта слышалось всюду.

Амелиус слушал, краснея от досады и огорчения.

– Нет возможности скрыть что-нибудь в Америке, – сказал он с раздражением. – Какой-нибудь шпион, по всей вероятности пробрался к нам, наши никогда не выдали бы бедной леди. Что бы вы почувствовали, мистер Дингуэль, если бы газеты заговорили о частной жизни вашей жены или дочери?

Руфус Дингуэль отвечал с полной искренностью, составляющей одно из неоспоримых достоинств его нации.

– Я не рассматривал дело с этой точки зрения, хотя у меня нет ни жены, ни дочери, как вы предположили, но ваше рассуждение сильно на меня подействовало.

Он взглянул на мистера Хеткота, который сидел молча, видимо недовольный его фамильярностью, и употребил все свои силы, чтобы задобрить его.

– Вы, вероятно, ничего не знаете об этом деле? Не хотите ли прочесть статью, о которой мы говорим? – Он вынул из кармана газету и предложил ее удивленному англичанину. – Я хотел бы знать ваше мнение о взгляде нашего друга, Клода Гольденхарта.

Прежде чем Хеткот смог отвечать, Амелиус запальчиво вскричал.

– Дайте мне газету! Я хочу сначала ее прочесть. Он хотел схватить газету. Руфус остановил его серьезно и спокойно.

– Я флегматик, сэр, но это не мешает мне любоваться горячностью других, когда она не переходит границ. – Сделав этот намек, американец позволил Амелиусу, завладеть газетой.

Мистеру Хеткоту удалось наконец вставить слово.

– Я прошу вас обоих принять к сведению, – сказал он высокомерно – что я не хочу вмешиваться в чьи бы то ни было частные дела.

Ни один из его товарищей не обратил внимания на это заявление. Амелиус читал газету, а апатичный Руфус следил за ним. Через минуту Амелиус смял газету и бросил ее на палубу.

– Все ложь! – закричал он.

– Статья уже разошлась по всем Соединенным Штатам, – заметил Руфус. – В Ливерпуле мы, вероятно, услышим, что английские газеты ее перепечатали. Последуйте моему совету и отнеситесь хладнокровно к газетным толкам.

– Мне все равно, что бы обо мне не писали, – ответил Амелиус с негодованием. Я думаю о бедной женщине. Как мне оправдать ее?

– На вашем месте, – сказал Руфус, – я послал бы всем пассажирам объявление, что вечером, если позволит погода, будет по этому поводу прочитана лекция. Вот как мы поступили бы в Кульспринге.

Амелиус не согласился с его мнением.

– Разумеется, теперь незачем держать дело в тайне, но я не понимаю, почему я должен еще больше разглашать его. – Он остановился и посмотрел на мистера Хеткота.

– Это несчастное дело случайно касается одного из правил Общины, о котором я не успел упомянуть, когда мистер Дингуэль к нам присоединился. Мне будет легче, если я перед кем-нибудь опровергну ложь, мне бы хотелось (если вам это не неприятно) узнать, что вы думаете о моем поведении. Ваше мнение подготовит меня к тому, что меня, быть может, ожидает в английских газетах.

С этим предисловием он начал свой печальный рассказ, шутливо озаглавленный в газетах: «Мисс Меллисент и Гольденхарт из Тадморских социалистов».

– Около шести месяцев назад, нас известили о приезде незамужней англичанки, желающей вступить в нашу Общину. Вы поймете, почему я не назову ее фамилии: даже в газетах она названа только по имени. Я не хочу вас обманывать и потому скажу прямо, что мисс Меллисент не хороша и не молода. Ей было тридцать восемь лет, когда она к нам приехала: каждый мог ясно видеть следы, оставленные годами и заботой на ее лице. Несмотря на это, она показалась нам очень интересной женщиной. Я не знаю, что именно нам нравилось в ней, нежный ли голос или выражение ее лица, – выражение терпения и доброты, точно она никого не осуждала и ничего не ожидала от будущего. Одним словом, я не могу это объяснить, я могу только сказать, что ни одна молодая, красивая женщина в Тадморе не казалась нам такой привлекательной, как мисс Меллисент. Это странно, не правда ли?

Мистер Хеткот сказал, что он понимает эту странность. Руфус задал, кстати, вопрос:

– У вас есть фотографическая карточка этой леди?

– Нет, – сказал Амелиус, – но я хотел бы ее иметь! Итак, когда она приехала, мы приняли ее в «общей комнате», называемой так потому, что мы все сходимся там по вечерам, по окончании дневных занятий. Мы там читаем какую-нибудь поэму или роман, слушаем музыку, танцуем, играем в карты или на биллиарде. Прием новых членов происходит в этой же комнате. Я стоял около старшего брата (так называется глава Общины), когда две из наших женщин ввели мисс Меллисент.

– Брат этот славный старик, проведший первую часть своей жизни в Западных лесах. У него до сих пор прорываются выражения, напоминающие его прежнюю жизнь. Он нахмурил свои густые, седые брови, пристально посмотрел на мисс Меллисент и прошептал: «Боже мой, еще один из опавших листьев». Я знаю, кого он подразумевал под этим: людей, которым не посчастливилось в жизни, которые добивались счастья, а нашли только горе и обман, людей одиноких, несчастных, разбитых горем – вот каких людей наш добрый старший брат называет опавшими листьями. Мне самому нравится это название. Оно идет к нашим несчастным, павшим братьям. – Он замолчал, задумчиво вглядываясь в беспредельное море и небо. Мимолетное облако грусти заволокло его лицо. Его собеседники безмолвно смотрели на него, чувствуя (но как различно) сострадание. Какая жизнь ему предстояла? Что он сделает из нее?

– На чем я остановился? – спросил он, внезапно пробуждаясь от задумчивости.

– Вы оставили мисс Меллисент в «общей комнате»: почтенный гражданин с седыми бровями занимался нравоучительными размышлениями, – ответил Руфус.

– Совершенно верно, – продолжал Амелиус. – Маленькая, худая, в белом платье, с черным шарфом через плечо, она дрожала и конфузилась, очутившись среди незнакомых людей. Старший брат взял ее за руку, поцеловал в лоб и приветствовал от имени всей Общины. Женщины последовали его примеру, а все мужчины пожали ей руку. Тогда наш глава предложил три вопроса, которые обязан предлагать всем, вступающим в Общину.