– Успокойтесь, Амелиус! Над смешным нельзя не смеяться. Когда сорокалетняя женщина влюбляется в очень молодого человека…

– То она становится смешна, – договорил Руфус, – а между тем, любовь сорокалетнего мужчины к молоденькой девушке никого не поражает. Я решительно не понимаю, почему женщины должны отказаться от любви раньше мужчин и желал бы слышать их мнение об этом.

Мистер Хеткот сделал ему знак, чтобы он прекратил рассуждение о женщинах.

– Расскажите нам конец, Амелиус. Итак, вы пошли к реке и нашли там, разумеется, мисс Меллисент?

– Она по обыкновению пошла мне навстречу, – начал опять Амелиус, – но вдруг отняла руку, которую протянула было мне. Вероятно, она заметила что-нибудь на моем лице. Не знаю почему, но я не мог обращаться с ней так, как прежде. Она никогда не видала меня таким серьезным.

– Я оскорбила вас? – спросила она. Я, разумеется, начал ее успокаивать, но безуспешно. Она задрожала всем телом и спросила:

– Вам наговорили что-нибудь на меня? Вам надоело мое общество? – Бесполезно было разуверять ее. Отчаяние совершенно овладело ею. Она опустилась на землю и начала плакать, не громко, нет, это был какой-то тихий, безропотный плач, точно она привыкла к оскорблениям и не ожидала жалости ни от кого. Ее слезы произвели на меня тяжелое впечатление, я принялся утешать ее. У меня были хорошие намерения, но я вел себя, как дурак. Человек благоразумный поднял бы ее и оставил одну успокаиваться. Я же обвил рукой ее талию. Она взглянула на меня и вся вспыхнула. Я никогда ни прежде, ни после не видел, чтобы женщины так краснели. Яркая краска залила не только лицо, но и всю шею. Она, казалось, помолодела на двадцать лет. Прежде чем я успел выговорить хоть слово, она схватила мою руку и поднесла ее к губам.

– Не презирайте меня, – воскликнула она, – не смейтесь надо мной. Выслушайте историю моей жизни, тогда вы поймете, почему всякое слово меня волнует. – Она подозрительно осмотрелась кругом. – Я не хочу, чтобы нас слышали, – сказала она, – и во мне еще осталось немного гордости. Пойдемте к озеру, вы меня покатаете немного в лодке.

Я согласился на ее просьбу. Наш разговор, конечно, нельзя было подслушать, но мы забыли, что наше катанье могли видеть с берега и вывести из него должное заключение.

Мистер Хеткот и Руфус многозначительно переглянулись. Они не забыли правила Общины, касающегося взаимной склонности двух членов. Амелиус продолжал: Мы поплыли по озеру. Я работал веслами, а она изливала предо мною свою душу.

Ее несчастья начались со смерти матери и вторичной женитьбы отца. У нее были брат и сестра, сестра вышла замуж за немецкого купца и поселилась в Нью-Йорке, брат завел ферму в Австралии. Итак, вы видите, она осталась одна во власти мачехи. Я сам ничего не понимаю в таких делах, но мне говорили, что обыкновенно обе стороны виноваты. К тому же они были бедны, единственной богатой родственнице – сестре первой жены не понравилась вторичная женитьба вдовца, она перестала к ним ездить. У мачехи был злой язык, что Меллисент первая испытала на себе. Ее начали упрекать, что она сидит на шее у отца вместо того, чтобы самой работать. Мачехе не пришлось много раз повторять этих жестоких слов. На другой же день Меллисент начала искать место, а в конце недели уже зарабатывала себе хлеб уроками.

Руфус прервал рассказ вопросом.

– Могу я спросить, сколько она получала?

– Тридцать фунтов в год, – отвечал Амелиус.

Она давала уроки с десяти часов до двух, а потом возвращалась домой.

– На это еще нельзя жаловаться, – заметил мистер Хеткот.

– Она и не жаловалась, – возразил Амелиус. – Она была довольна своим заработком, но была недовольна своей жизнью. Кроткая, маленькая женщина сердилась на себя, говоря об этом.

– У меня не было причины жаловаться на моих хозяев. Они обращались со мной вежливо и платили аккуратно, но я не сошлась с ними. Я пробовала подружиться с детьми и иногда думала, что мне удается, но, Господи, как горько мне было, когда они ленились и мне приходилось заставлять их учиться. В книгах нам представляют детей совершенными ангелами, это невинные, благочестивые, прелестные создания, которые не жадничают, не дуются и не обманывают; к моему несчастью мне такие дети не попадались никогда. Трудно было жить на свете, Амелиус. Мне кажется, нельзя представить себе ничего ужаснее жизни бедного среднего класса в Англии. С начала года до конца только тяжелая борьба за приличное существование и одуряющая скука однообразной жизни. Мы жили в переулке предместья.

Уверяю вас, что в продолжение бесконечного, тоскливого года, мы выезжали только один раз в концерт, ежегодно устраиваемый священником в пользу школ. День делился обыкновенно на две части, утром я бегала по урокам, вечером обшивала всю семью. У моего отца было много религиозных предрассудков, он не позволял ездить в театр, запрещал танцы, легкое чтение, запрещал даже останавливаться перед окнами магазинов, потому что у нас не было лишних денег. Он уходил на службу утром, возвращался поздно, засыпал после обеда, просыпался только, чтобы прочитать вечерние молитвы и снова засыпал, а на другой день опять служба, сон после обеда и вечерние молитвы: Так проходили целые недели и месяцы. Только воскресенье несколько отличалось от прочих дней, да и то одно воскресенье совершенно походило на другое: та же церковь, та же служба, тот же обед и чтение проповедей вечером.

– Раз в год мы ездили на берег моря, всегда в то же самое место, на ту же дешевую квартиру. Немногие друзья наши вели такую же жизнь и совершенно отупели от ее однообразия. Все женщины, кроме меня, несчастной, казались довольными своей жизнью. Я, однако, немногого требовала, всего лишь изредка маленького разнообразия и немного сочувствия, когда на меня находила тоска. Мне хотелось трудиться для кого-нибудь и получать в награду улыбку и доброе слово. Матери качали головой, а дочери смеялись надо мной. Разве мы можем сентиментальничать? Времени так мало, надо штопать, чинить, выворачивать платья, смотреть за детьми и стирать на них, и тут еще сахар и чай дорожает, и муж ворчит каждую неделю, когда просишь у него денег на расход. Лучше и не говорить ничего! Как вы думаете, приятно было смотреть на людей, упавших так низко? Меня дрожь пробирает, когда я думаю о последних днях моей жизни.

Вот на что она жаловалась, мистер Хеткот. Мы были посреди озера и никто не мог ее слышать, кроме меня.

– У нас, сэр, – заметил Руфус, – бюро дало бы ей возможность пользоваться дешевыми удовольствиями. И, мне кажется, хорошо было бы ей выйти замуж и приехать к нам для разнообразия.

– Вот самая грустная часть ее истории, – сказал Амелиус. – Два года тому назад ее жизнь изменилась было к лучшему. Богатая тетка (сестра матери) умерла, и как вам это покажется, завещала ей 5000 фунтов.

– Для нее солнце проглянуло наконец. Бедная учительница превратилась в наследницу, имеющую право располагать своим состоянием. Дома впервые устроили что-то вроде праздника, все обнимались, поздравляли друг друга, даже купили новые платья и подарки всем. Кроме того, случилось Другое удивительное событие. В семейном кругу появилось новое лицо: господин, который встречал Меллисент в одном из домов, где она давала уроки. Она ему очень понравилась, и он решился, наконец, сделать ей предложение.