Он отпустил дверь, и та с треском захлопнулась за его спиной.

Все взгляды обратились на него. В комнате повисла гробовая тишина.

Он шел через зал под скрип отодвигаемых стульев и стук тяжелых кружек, опускавшихся на столы. Кто-то выскользнул в кухонную дверь, за ним кто-то еще. Трое парней в зеленых рубашках, тесно сидевших за одним из столиков, ушли через главную дверь. Люди зачем-то вставали, куда-то двигались и уходили, уходили… К тому времени как Вилл подошел к вербовщику, в зале не осталось, кроме них, никого.

— Драть меня в рот и ухо, — поразился сержант Бомбаст, — если я в жизни видел такое.

— Это я во всем виноват, — смущенно пояснил Вилл.

— Уж это-то я как-нибудь и сам вижу! Все дело в тебе, это видно любому, кто не совсем ослеп, но чтоб мне спьяну жениться на бритой козе, если башка моя понимает, в чем тут, собственно, дело. Да ты садись, парнишка, садись. На тебе что, проклятье какое-нибудь? У тебя дурной глаз? Подхватил эльфийскую чумку?

— Да нет, все не так. Просто я… — Вилл запнулся и густо покраснел. — Просто я наполовину смертный.

Долгое мучительное молчание.

— Ты это что, серьезно?

— Да, сэр. У меня железо в крови. Потому у меня и нет тайного имени. Ну и потому же все смотрят на меня как не знаю на что. — Он заставил себя посмотреть вербовщику прямо в глаза и с удивлением обнаружил, что тот верит каждому его слову. — Теперь, когда все это знают, в этой деревне нет для меня места.

Бомбаст задумчиво пожевал косточку своего большого пальца, а затем указал на черный округлый камень, лежавший на стопке пергаментных вербовочных договоров.

— Это тут у меня именной камень. Булыжник булыжником, и взглянуть-то не на что, верно?

— Да, сэр.

— А вот его напарник, который лежит у меня под языком, стоит того, чтобы на него посмотреть. — Он вынул изо рта маленький, похожий на обсосанный леденец камешек и показал его Виллу. В самой середке блестящего, кроваво-красного камня проглядывало что-то черное. Дав Виллу налюбоваться, сержант снова сунул камешек под язык. — Так вот, если ты положишь руку на этот, что на столе, именной камень, твое тайное имя тут же сообщится камешку, который у меня во рту, а затем прямиком поступит мне в мозг. Это мы таким образом гарантируем выполнение договоров, подписанных новобранцами.

— Ясно.

Внимательно глядя на лицо вербовщика, Вилл положил ладонь на черный именной камень. Ничего, ни малейшей реакции. Были, конечно же, способы скрыть свое тайное имя, но кто же их, эти способы, знает в глухой деревушке, затерявшейся на Спорных холмах? Проверка именным камнем ничего не доказывала, однако давала серьезные основания верить его словам. Сержант Бомбаст медленно вдохнул, медленно выдохнул, а затем открыл небольшой ларец, стоявший на столе рядом с его левым локтем.

— Мальчик, ты видишь это золото?

— Да, вижу.

— Эти восемьдесят унций превосходного червонного — ты заметь, что не какого-то там белого, а об электруме[6]не стоит даже и вспоминать! — золота ближе сейчас к тебе, чем одно твое ухо к другому. Но это лишь задаток, твое полное вознаграждение будет во много, в дюжину раз больше всего, что есть у меня при себе. Если, конечно же, ты сказал мне правду. Ты можешь как-нибудь это доказать?

— Да, сэр. Могу.

— А теперь объясни-ка мне все это еще раз и поподробнее, — сказал сержант. — Ты это что же, живешь в железном доме?

Они уже шли по тревожно молчавшей деревне. Вербовщик оставил свой барабан в трактире, однако именной камень он сунул себе в карман, а тяжелый ларец запер на ключ и подвесил к поясу.

— Ну да, там я по ночам и сплю. Ведь это доказывает мои слова, верно? Доказывает, что я… ну, то, что я сказал.

За разговором Вилл вывел вербовщика на Самозванцеву площадь. День был теплый, безоблачный, площадь пахла пылью и словно бы корицей, с чуть заметной горьковатой примесью запахов горючего, медленно сочившегося из дракона, и холодного железа. Время только-только перевалило за полдень. При виде дракона сержант Бомбаст изменился в лице.

— В глаз и в нюх, — пораженно выдохнул он, на чем разговор, собственно, и закончился.

Словно по сигналу, Вилл крепко обхватил сержанта, прижав его руки к телу, а все двери, выходившие на площадь, разом распахнулись, и на площадь хлынули, размахивая граблями и мотыгами, селянки, таившиеся там в засаде. Некая старая птичница с размаху саданула вербовщика по голове прялкой, и тот обмяк у Вилла в руках; не в силах держать такую тушу, Вилл уронил его на землю.

А тут уж женщины вдосталь поизмывались над павшим воином: они били его и пинали, кололи и драли за волосы, сопровождая все это действо непрерывным потоком проклятий. Их ярость не знала предела, ведь это все были матери тех, кого сержант заманивал в армию. Они выполняли приказ дракона, отданный им через Вилла, и выполняли с рвением куда большим, чем любой из предыдущих его приказов. Теперь же они не только отводили душу, но и вдвойне гарантировали, что вербовщик никогда уже больше не придет, чтобы сладкими песнями сманивать их сыновей.

Покончив со своей серьезной работой, они молча, словно и говорить-то тут было не о чем, разошлись по домам.

— Утопи мотоцикл в реке, — приказал чуть позднее дракон. — Барабан разломай и сожги, чтобы не было никаких улик. Труп закопай на свалке, и поглубже. Ничто не должно указывать, что он сюда заезжал. Ты взял его денежный ящик?

— Нет, его не было при трупе. Не иначе как украла одна из этих баб.

— Ох уж эти мне крестьяне! — хохотнул дракон, — Будь у них возможность, они б украли золотые коронки с собственных своих зубов. Но в целом и это в плюс. Монеты уже надежно погребены под каменными плитами, устилающими пол какого-нибудь подвала, и останутся там едва ли не навсегда. А когда сюда заявится следователь, ищущий пропавшего вербовщика, его встретят полным непониманием, замысловатым враньем и якобы случайными, но тщательно продуманными мелкими свидетельствами, наводящими на ложный след. Из чистой своей жадности они послужат нашему делу лучше, чем служили бы по приказу.

Полная луна, восседавшая в небе на императорском троне созвездия Бешеной Собаки, правила со своей недосягаемой высоты одной из самых душных за лето ночей, когда дракон неожиданно заявил:

— Намечается сопротивление.

— Как?

Вилл стоял у открытого люка, апатично наблюдая за каплями пота, падавшими в пыль с его наклоненной головы. Он мечтал хоть о малейшем ветерке, однако в это время года, когда те, у кого были хорошие дома, спали нагишом на своих плоских крышах, а у кого таких домов не было, шли на реку и зарывались в прибрежный ил, ночью не бывало ветерков достаточно пронырливых, чтобы пробраться сквозь лабиринт домов и домиков и выпорхнуть на площадь.