времени приглашал ее с матерью на ужин или вывозил их на пикник в окрестности Чикаго. Во время долгих прогулок Айседора и Мироски прониклись друг к другу доверием, и вскоре она уже не могла обходиться без его общества. Мироски, в свою очередь, влюбился в нее и однажды, когда они остались наедине, попросил ее руки. Ведомая страстью и нежностью, которую страсть рождала в ней, представляя их совместную жизнь как романтическую идиллию, Айседора дала согласие.

Однако о немедленной свадьбе не могло быть и речи. Мироски был беден так же, как и Айседора. Кроме того, ее волновала собственная карьера, и это нельзя было сбрасывать со счетов. Ее приятель по имени Гарри Боуэрс2 познакомил Айседору с театральным продюсером Августином Дэли, когда тот появился в Чикаго. Дэли посмотрел танец Айседоры и пригласил ее на маленькую роль в пантомиме «Мадам Пигмалион», которую собирался ставить в Нью-Йорке. Ее мать была вне себя от счастья. Но откуда им было взять деньги на билеты до Нью-Йорка? После некоторых размышлений они телеграфировали знакомому в Сан-Франциско с просьбой дать взаймы 100 долларов, которые позволили бы Айседоре добраться до Нью-Йорка для «триумфального выступления» 1 октября. Деньги были привезены Элизабет и Августином, которые поняли из телеграммы, что благосостояние семьи практически достигнуто. Айседора попрощалась с Мироски, теша себя мыслью, что как только она заработает достаточно денег, то немедленно воссоединится с возлюбленным.

Но деньги в Нью-Йорке не так-то просто было заработать. С момента прибытия Айседоры туда и до 18 ноября, дня премьеры пантомимы, она репетировала бесплатно. Такова была обычная театральная практика того времени. Разумеется, это легло тяжкой ношей на плечи Дунканов, которые истратили все свои скудные накопления на поездку в Нью-Йорк. У Айседоры не было денег на еду, и, когда объявляли обеденный перерыв, она пряталась в ящиках, стоявших за сценой, и пыталась заснуть, чтобы как-то заглушить чувство голода. А потом как ни в чем не бывало репетировала до позднего вечера. Ко всем ее несчастьям, местная звезда — Джейн Мэй — была очень нервной и легко раздражалась, а из-за этого пантомима становилась все более бессмысленной. И тем не менее она позволяла как-то заявить о себе в театральном мире. Естественно, Айседора не могла позволить себе бросить эту работу.

Пантомима шла в Нью-Йорке в течение трех недель, после чего труппа отправилась на гастроли. Это означало ежедневные переезды, поиски подходящего жилья подешевле в каждом новом городе (она решила посылать матери половину своего еженедельного пятнадцатидолларового заработка), а иногда и необходимость отбиваться от назойливых поклонников, уверенных, что все молодые актрисы не прочь с ними повеселиться. Айседора вспоминала один пансион, в котором было полным-полно пьяных мужчин и где она не чувствовала себя в безопасности, пока не забаррикадировала дверь тяжелым комодом.

Гастроли продолжались два месяца3, после чего труппа вернулась в Манхэттен и Айседора получила роль Волшебницы в спектакле «Сон в летнюю ночь» с Адой Реан в главной роли. Потом последовало более длительное гастрольное турне, во время которого она даже ненадолго заехала в Сан-Франциско, когда труппа оказалась на Восточном побережье4. Путешествуя, Айседора изливала свои нежные чувства в письмах к Мироски и получала в ответ любовные признания. Когда наконец гастроли закончились, она была на седьмом небе от счастья, что вновь соединится с ним. Перед ее отъездом они договорились встретиться в Нью-Йорке, чтобы пожениться. Но когда она приехала в Нью-Йорк, семья вынуждена была открыть ей горькую правду. Один из братьев Айседоры навел справки и выяснил, что у Мироски уже есть жена в Лондоне5. Потрясенная Айседора немедленно разорвала помолвку и вернулась к своей тяжелой работе в театре.

Никогда еще ее работа не была столь бессмысленной. Ей дали вокальную партию в «Гейше», и так как она не могла спеть ни ноты, то ей приходилось просто двигаться по сцене, беззвучно открывая рот. После того как «Гейша» сошла со сцены 21 ноября 1896 года, Айседора нашла более подходящее применение своему таланту. С тремя партнершами она танцевала вставной номер в спектакле «Много шума из ничего». Также у нее была роль духа в «Буре» и цыганский танец в постановке по Вальтеру Скотту6.

Затем труппа Дэли отправилась на гастроли в Англию. Хотя Айседора не упоминает об этом турне в своей автобиографии, она тоже ездила туда7.

В Лондоне Айседора брала уроки балета у Кетги Лэннер, прима-балерины Королевского театра. Кроме того, она, вероятно, дала несколько выступлений на частных вечеринках, хотя этому есть лишь косвенные подтверждения8.

Домой она вернулась на корабле в конце 1897 года или в начале 1898-го. Тут она рассталась с труппой Дэли и сконцентрировала усилия на собственной независимой карьере. Журнал «Директор» объявил о серии из пяти концертов, проходивших в 1898 году: «Выступления мисс Дункан впервые состоялись в Нью-Йорке в феврале… вскоре после ее возвращения из Лондона. Они вызвали большой энтузиазм в среде интеллигенции, а манера исполнения Айседоры была расценена прессой как новое слово в искусстве, вызвавшее широкий интерес…»9 Скорее всего, эти выступления состоялись в частных домах. Среди покровителей Айседоры журнал называл видных членов общества, таких, как миссис Уитло Рейд, миссис Болон Холл, миссис Чарльз Олрич и миссис Фредерик В. Вандербилт.

Более подробно журнал «Директор» излагает ее репертуар в конце 1898 года. Среди ее танцев были:

«Офелия» и «Нарцисс», оба на музыку Этельберта Невина;

«Дыхание весны» на музыку Штрауса;

«Рубаи Омара Хайяма», три на музыку Штрауса и три на музыку Мендельсона;

«Танец радости», на пиччикато Штрауса;

«Сонет, посвященный красоте», перевод с французского Иоахима дю Беллэ на музыку Мендельсона;

«Аллегро» (Милтон), на музыку «Утренней прогулки» Густава Ланжа;

«Иль Пенсеросо» (Милтон), на музыку Стефена Хелма;

«Танец странствий», на музыку «Мелодии» Падеревского.

Эти лирические и пасторальные танцы были основаны на литературных источниках. Похоже, Айседора чувствовала, что если она не даст ключ к пониманию ее танцев, публика может не проникнуться теми ощущениями, которые танцовщица пыталась передать.

Обозреватель журнала «Директор» делится первыми впечатлениями об этих наивных ранних работах Айседоры, которые тем не менее уже характеризуют ее стиль и выбор предмета.

«В… «Дыхании весны»… танцовщица летает по сцене с поднятыми руками и лицом, воплощая радость весны, разбивающей ледяные оковы зимы… Она прыгает туда и сюда, разбрасывает вокруг зерна, собирает первые цветы, вдыхает жизнетворный воздух, заражая все вокруг радостью, удивительная в своей красоте и грациозности…

В… «Странствиях»… танцовщица представляет душу, скитающуюся по дебрям, испуганную окружающим миром, дрожащую при каждом звуке, шорохе листьев, порыве ветра.