Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алла не хотела сейчас говорить ни о какой другой женщине. Она говорила это нехотя, и видно было, что говоря о ней, на самом деле она говорила о себе. Алла влюбилась в меня как в своего спасителя, и она отыскала во мне в первую очередь друга; такого же друга я отыскал в Лере и связал свою жизнь с ней.
– Ой, какой же я придурок. То есть прости меня, я не должен был задавать тебе такие вопросы. На самом деле я немного пьян и мысли не отфильтровываются, а язык оттого без костей.
Она молчала.
– Кто же мы с тобой, Алла, боги или бесы? В руках такая власть и свобода, и так мало ответственности.
Её свежее неосквернённое макияжем лицо выражало синтез модельного идеала и бытовой семейной женщины. Что же она за личность? А ведь она мне нравится, я хочу быть её другом. Не потому что она сексуальна, возбуждает меня своим размером груди, а потому что она выглядит сегодня совершенно в ином свете – у такой Аллы не отыскать изъянов.
Мы прогуливались с ней по площади, молча; я благодарно глядел на неё и желал, чтобы она повернулась мне и сказала хоть что-нибудь, увидеть её мимолётную улыбку, полувзгляд – мечтал о любом проявлении. Она стала для меня уже не той Аллой – Аллой прекрасной в своём исключительном существовании.
– Хочешь, поедем ко мне? – вдруг спросила она и пристально посмотрела на меня.
– Поехали.
Дойдя до её машины, мне хотелось побыть с ней рядом, понаблюдать за ней, особенно за новой Аллой, которую я совершенно неожиданно отыскал этим вечером. Я хотел доехать до её дома, подойти к двери её дома и там с ней распрощаться, пожелать ей доброй ночи и раствориться в темноте. Приехать в свою квартиру, дозвониться, возможно, до Леры, пригласить её приехать ко мне. Засекать секунды до её приезда; а та бы мчалась ко мне, как сумасшедшая.
Мы подошли к её дому и зашли в подъезд.
– На каком этаже ты живёшь? – спросил я.
– На пятнадцатом, – ответила Алла.
Когда она зашла в лифт, я решил не заходить; нажал на пятнадцатый этаж, отступился, и двери начали закрываться. Алла как мышка проскользнула в дверях и встала рядом со мной, как ни в чём не бывало. Она снова нажала кнопку, и второй лифт по звуку последовал к нам. Второй раз такая штука не пройдёт, мне придётся подняться с ней. Лера, наверное, уже выходит из бара и бредёт по направлению своей однушки. «Где же Женя? – думает она. – Вот же сукин сын!». Впрочем, она бы не стала так выражаться. А может она хотела мне сказать очень важное, возможно это было признание в любви или она хотела сказать, что не готова к серьёзным отношениям и тому прочее. Я всё прозевал, в данный момент находясь с Аллой, не желая быть здесь, бессмысленно поднимаясь к ней в квартиру.
– Зайдёшь ко мне? – спросила Алла, как только мы подошли к двери её квартиры.
– Да, конечно, – сказал я. А что тут ещё ответишь.
Она сказала, что разогреет свинину с грибами, которую приготовила до моего звонка; я начал разглядывать её коллекцию виниловых пластинок. Не разбираясь в них, я просто читал названия, незнамо зачем: «Badfinger», «Chicken Shack», «Deep Purple», «Patti Smith», «Pink Floyd». Электрофон, винтажная мебель, натюрморты на стенах – я попал в музей прошлой эпохи, не иначе. Одна комната, не вписывающаяся в квартирную среду, рассказала мне больше всего об Алле, чем её слова, или те же глаза. Эта комната – как маленький отдел в её голове. Пожалуй, она приходит сюда, ставит какую-нибудь пластинку, укладывается на софу и избавляется от реалий, вожделенных мужских взглядов, сумасшедшего прагматизма отца, погружается в своеродный мир, где не видит остаточную красоту своей матери, как напоминание о неизбежном, отлучается от своей участи стать чем-то средним между своими родителями…
– Саш, ты голоден? – спросила меня Алла.
– Очень, – отвечал я.
Мы вдоволь поужинали, разговор за столом не шел, и стало как-то неудобно находиться тет-а-тет. Я убедился, что многократно ошибался насчёт Аллы в том, в чём я был беспрекословно уверен.
Алла поставила пластинку и мы сели на софу, обнявшись, уединившись от всего насущного и предвзятого. Не говоря ни слова, выглядя на лад современности странно и несколько смешно, как двое пенсионеров на золотую свадьбу, мы впервые не хотя ничего доказывать и объяснять, доказали и объяснили друг другу очень многое.
VI
Последняя глава имения Марковых
– Жень, ты же понимаешь что у нас всё было не всерьёз, – говорила Лера. – Сколько мы знакомы, дальше дружбы мы так и не зашли. Я бы очень хотела, чтобы между нами что-то вышло, но этого не произошло. Ты не вылазишь из своего мира, и ты не понимаешь мой мир. Нам интересно и приятно быть вместе, но мне нужно большего. Ни времени, ни денег, да и ни чувств твоих, слава богу, а честности. Хотя бы честности.
– Лер, разве так трудно, пренебрегая всем на свете, испытывать к человеку то, что ты испытываешь? Не взбираться на скалы добродетели и пытаться отыскать в человеке изъяны, разглядеть в нём недомолвки. Знаешь, любящий человек либо не говорит правду, чтобы обезопасить своего любимого, либо говорит правду, чтобы оградиться от лжи между ними. То или другое он стремится делать во благо. Не всегда сокрытие правды есть отсутствие честности, как это ни парадоксально звучит.
– Что ты скрываешь, Саш? Почему ты так дорожишь этим? Почему стоит дорожить чем-то больше, чем чувствами?
– Давай заплачь ещё! Никогда не видел тебя плачущую, и вот впервые ты ревёшь от такого пустяка.
– Саш, я ведь беременна.
– Беременна? Вот и твоя честность!
– Я была вынуждена молчать…
– Разумеется вынуждена! Ты искала подходящего момента! Теперь ты осознаёшь мои слова. Итак, я тебе должен кольцо на пальце? Или что?
– Почему ты так говоришь со мной?
– Извини, конечно, я бываю вспыльчив, когда растерян, но ты должна знать, что я тебя не люблю. Это не значит, что ненавижу, а просто, что ты мне нравишься всего лишь как человек.
– Это здорово.
Почему я вру ей? Месяц назад я мог однозначно заявить, что люблю Леру, и
