Уилл поудобнее устроился в седле и по карте прикинул, каким маршрутом лучше добираться до дома. Наверное, автострадой А-34 — в объезд Саутгемтона до Уинчестера. Он свернет с нее у Кингс-Уорти, проселками доберется до Бартон-Стейси, далее вниз под горку, по мосту через Тест, мимо форелевого питомника — и он уже у себя в Лонгпэриш. На мгновение Уилл заколебался, не проехать ли ему по А-34 до самого Тафтона, а затем до Уитчерча. Но там есть один неприятный участок, где по субботам часто случаются аварии из-за нарушений. Нет уж, черные линии проселков справедливо напоминают, что в Англии есть свои красоты, сравнимые с подсолнуховыми и маковыми полями Тосканы, лавандовыми грядами Прованса и белеными домиками земли Ож. Правда, в это время года на реке непременно стоит туман и расползается по долине, пока не взойдет солнце и не разгонит его, а это произойдет уже скоро — в ближайшие несколько часов.

Уилла пронзила неожиданная тоска по дому; ему не терпелось увидеть отца и племянника, стиснуть их в объятиях, потолковать по душам с Алексом. Потом они все вместе могут посидеть в пабе и там же пообедать. «Ну и черт с ним, — решил Уилл. — Подумаешь, сожгу побольше бензина, зато налюбуюсь окрестностями, и никто по дороге не будет докучать проверками». Перед самым домом есть коровья переправа, но ему некуда торопиться. Все равно не известно, когда вернется Алекс, — может, уже ближе к вечеру. Уилл беззвучно вздохнул: кто-то же должен служить громоотводом в его осложнившихся отношениях с отцом.

Он резко затормозил и попробовал вновь набрать номер брата. «Сэнди, ну куда ты запропастился? Как-никак, сегодня суббота! Неужели тебя срочно вызвали вчера вечером? Ты, скорее всего, еще на дежурстве, потому что мобильник отключен. Я везде наоставлял сообщений». Его захлестнула волна досады. Судя по непринятым звонкам и SMS, Алексу сейчас не вырваться из больницы, а Уиллу срочно нужно с ним поделиться. Он старался говорить не слишком безапелляционным тоном. «Я поеду прямо в часовню. Отец не отвечает — может, уехал или вышел по делам. Мы можем встретиться попозже в пабе, но наедине? Ты не представляешь, сколько всего я должен тебе рассказать, но перед папой мне что-то не хочется. Пожалуйста, приходи туда сегодня, мне так нужна твоя светлая голова. Если же сегодня не выйдет…» Уилл замолк, недовольный тем, что приходится учитывать и такую возможность. «Тогда позвони мне, пожалуйста, как получишь это сообщение, ладно?» Подумав еще, он прибавил: «Ты не знаешь, где лежит мамина Библия? Та, старинная? Ладно, до скорого».

Представив себе плавное течение реки посреди леса, сверкающие солнечные блики на ее поверхности, словно тонкими пальцами прорезающие молочно-белый туман, Уилл впал в романтическое настроение. Мысли привели его в подвешенное состояние, длившееся со вчерашнего полудня. У воды он надеялся обрести покой и умиротворение.

На перекрестке с автострадой А-30 он заметил, что вслед за ним свернула какая-то машина, но оторвался от нее без особых усилий. После виадука магистрали А-303 дорога снова пошла вверх, а затем полого спустилась к плавному изгибу, пролегающему в знакомой долине, почти дома.

Пока для Уилла здесь и в самом деле был дом. Он еще не успел приискать себе в Лондоне другую квартиру, а в прежней сейчас жила Шан: он разрешил ей остаться там после их разрыва, заплатив за съем на три месяца вперед. Многое из его вещественной сути по-прежнему пребывало по старому адресу; теперь следовало уделить побольше времени утрясанию всякого рода дел и снова перебраться в Лондон: сколько можно злоупотреблять гостеприимством Алекса?… Но несмотря на то что здесь, в Гемпшире, он всегда чувствовал себя дома — здесь была у него своя проявочная, хранились книжки и большая часть фонотеки, — все это не могло залечить раны, оставшиеся после смерти матери. В июне Уилл сбежал — и от Генри, и от Шан. Теперь предстояло вновь встретиться с действительностью и пересмотреть отношения.

Осеннее солнце уже стояло высоко на юго-востоке, за левым плечом Уилла, но, взобравшись на холм, он увидел, что долина внизу покрыта густым слоем тумана, словно покрывалом, которого пока не коснулось дневное светило. «Мглистая пора», если выражаться поэтически, а «туманная завеса» хоть и звучит более приземленно, зато прямо в точку. С высоты его наблюдательного пункта было видно, что дорога круто и слегка вкривь уходит под откос и теряется в стене белоснежных завихрений, сверху тронутых солнечной желтизной.

Уилл поспешно переключил передачу, чтобы сбавить скорость до минимума, и через несколько секунд нырнул под белый покров, где его со всех сторон обволокло светящимся мерцанием. Видимость сразу снизилась до нескольких метров — то же ощущение, что и в Шартрском лабиринте. Терпеливо улыбаясь, Уилл через стекло шлема вглядывался в туманную пелену: он знал эту дорогу как свои пять пальцев. Сразу за холмом будет мост, затем дорога выпрямляется, идет мимо рыбного озерца ко второму мостику, дальше встретятся несколько домишек, потом деревня и за ней развилка. Там надо взять направо, и ты уже у себя — по растянувшемуся на три мили Лонгпэришу в конце концов доберешься до дома, который на протяжении столетий принадлежал его предкам по материнской линии. Уиллу хотелось немедленно заглянуть и в ее книги, и в ее сад.

Сами окрестности приблизили к нему ее образ. Такой туман мама называла «речными феями». Он вспомнил, как в детстве «белая мгла» иногда, ближе к вечеру, в одно мгновение заволакивала всю округу. Все это происходило за какие-то минуты — то в начале, то в конце крикетного сезона. Туман падал так стремительно, что бэтсмену порой приходилось наблюдать, как из густой пелены, словно по волшебству, появляется и летит к нему мяч. В такие дни всякая деятельность быстро угасала, перемещаясь в местную пивную с подходящим названием «Крикет-клуб», где все засиживались дольше, чем обычно: нечего было и думать садиться за руль, пока не спадет туман. Друзья Уилла по традиции оставались у него на ужин, и мама стелила им спальные мешки наверху, в мезонине.

От рева мотора и ярких вспышек фар сзади Уилл стремительно перенесся в окружающую реальность: чья-то машина тоже неслась к мосту. Пальцы, сжимавшие руль, вдруг ослабели, и мотоцикл заложил крутой вираж влево, протаранив передним колесом металлическое заграждение в преддверии моста. Обтекатель, защищавший колени, лопнул с отвратительным треском, и Уилла выбросило вперед, через руль. Он перелетел через поручень, сильно поранив при этом ногу, и с пятнадцатифутовой высоты упал в протекавший под мостом Тест.

Несмотря на жгучую боль в ноге, Уилл при падении не испытывал тревоги, больше волнуясь за «дукати», чем за собственные ссадины. Солнце сквозь туман пронзало его сознание удивительными радужными сколками света, и полет длился, казалось, целую вечность. Какой-то идиот обошел его на мосту. Наверное, не заметил. Сам он точно никого не видел и не слышал.

Понимая, что мотоцикл сейчас полетит за ним, Уилл инстинктивно сжался в комок, и удар пришелся точно на затылок и плечи. Он не потерял сознания и с убийственным спокойствием перевернулся, на мгновение оценив красоту и прозрачность студеного, с галечным дном потока, быстро уносящегося вдаль. Вода назойливо наливалась в нос и рот, а глубина для мелкой на вид речушки была приличной. Хоть и досадуя, Уилл с облегчением осознал, что ноги-руки у него целы, значит, он серьезно не пострадал — если не считать неприятной пульсации в бедре, коченевшем от ледяной воды. Шлем удержался на голове, что, очевидно, стало для Уилла настоящим спасением. Он вскоре сообразил, что нужно срочно выбираться на берег, если он не хочет утонуть прямо тут, благо водная толща вполне позволяла. Яростный водный напор всегда восхищал его; вот и теперь Уилл по примеру потока собрал остатки сил и начал вползать на пологий берег. Ясности сознания хватило на то, чтобы вспомнить, что до дома осталось не больше мили, но неожиданно на него навалилась дурнота, в голове все завертелось, и Уилл, уткнувшись лицом в землю, окончательно забылся в обмороке. В ледяном сне он слышал голос девушки-американки, советовавшей ему «идти прямо сейчас», и автоответчик Алекса: «Будьте добры, оставьте сообщение после сигнала», а затем рев мотоциклетного мотора, похожий на демонический любовный клич.