Она вывернулась.

— Уолтер...

— Один поцелуйчик на сон грядущий, Киска.

Он не отпускал ее, хотя она вырывалась и в ее серых глазах он читал отвращение. Наконец она его оттолкнула и села в по­стели.

— По-моему, ты сексуальный маньяк,— заявила она с воз­мущением.

Уолтер тоже сел.

— Последнее время я больше смахиваю на увядшую фиалку! Единственная моя проблема в том, что я тебя люблю.

— Ты отвратителен! — отрезала она и плюхнулась на по­душку, повернувшись к нему спиной.

Уолтер был на пределе, ему хотелось выпрыгнуть из постели, выйти на улицу или спуститься вниз, но он знал, что в гостиной не выспится, а то и вовсе не заснет и утром будет чувствовать себя еще хуже. Наплюй и ложись, посоветовал он самому себе и опустился на подушку, но тут услышал, как Клара тихонько причмокнула, подзывая Джеффа, как пес спросонья застучал по полу коготками — клик-клик, и почувствовал, как задрожала кровать, когда собака вспрыгнула на нее с Клариной стороны.

Уолтер отбросил простыню и соскочил на пол.

— Господи, Уолтер, не будь идиотом,— произнесла Клара.

— Все прекрасно,— спокойно отозвался он жестким голосом, вытащил из стенного шкафа свой шелковый купальный халат, повесил назад, нащупал на плечиках в глубине другой, фланеле­вый, и добавил: — Я просто не люблю спать в одной постели с собакой.

— Hy и глупо.

Уолтер спустился вниз. В доме было сумрачно, как в дурном сне. Он присел на диван. Клара вытряхнула пепельницы, убрала пустые стаканы, все было расставлено по местам. Он уставился на большую, в форме бутыли, итальянскую вазу с филодендро­нами — она стояла на окне. Вазу вместе с золотым браслетом- цепочкой он подарил Кларе на ее последний день рождения. Рассвет просачивался через зеленое бутылочное стекло, обрисо­вывая грациозно перекрещенные цветочные стебли. Они обра­зовывали красивый абстрактный узор.

Эх, благодать, а не житье!

Глава 4

На другой день Уолтеру было тяжко и тошно. Побаливала голова, причем он не мог понять — то ли от недосыпа, то ли от Клариных филиппик. Она застала его спящим на полу в гостиной и обвинила в том, что он, упившись, сам не знал, где свалился. Утром Уолтер хорошо погулял в лесу, который начинался в кон­це Марлборо-Роуд, недалеко от дома, вернулся и безуспешно попытался соснуть.

Клара вымыла Джеффа и теперь на солнышке расчесывала его на верхней веранде. Уолтер отправился к себе в кабинет — через холл напротив спальни. Кабинет выходил на север, и летом деревья за окном погружали его в приятный полумрак. Две стены в нем были заставлены книгами, у третьей стоял письмен­ный стол, а на полу лежал потертый восточный ковер, который

украшал еще дом его родителей в Бетлехеме, штат Пенсильвания. Клара хотела его выбросить из-за дырки. То был один из редких случаев, когда Уолтер настоял на своем: кабинет принадлежит ему и ковер должен остаться.

Уолтер сел за стол и перечитал письмо от брата Клиффа из Вифлеема, которое пришло на прошлой неделе. Письмо было на нескольких страничках дешевой почтовой бумаги; Клифф сооб­щал о повседневной жизни на родительской ферме, где заправ­лял всем от имени отца. Читать письмо было бы скучно, когда б не суховатый юмор Клиффа, что сквозил почти в каждой строч­ке. Клара считала, что Клифф тронутый, и часто пыталась убе­дить в этом Уолтера, призывая его что-то сделать. Но Уолтер был благодарен Клиффу за то, что тот остался на ферме и при­сматривал за отцом. Отец хотел, чтобы Уолтер пошел по его стопам и стал англиканским проповедником, но сын подвел его, выбрав право. Клифф был на два года моложе Уолтера, отно­сился к жизни не так серьезно, поэтому отец даже и не пытался направить его на стезю служения Господу. Все думали, что после университета Клифф пойдет своей дорогой, но он решил вернуться домой и заняться фермой.

Уолтер отложил письмо в сторону и открыл альбом, куда за­носил заметки к очеркам. В альбоме было одиннадцать разделов, каждый посвящен какой-нибудь паре или группе друзей. Кое- какие страницы были заполнены его бисерным почерком — наблюдения и соображения с указанием чисел. На других враз­нобой были наклеены листки бумаги с его случайными замет­ками, частью отпечатанными прямо на работе. Он обратился к незаконченному конспекту очерка о Дике Дженсене и Уилли Кроссе. Черты характера Дика и дополняющие их свойства Уилли Кросса были разнесены по двум параллельным колонкам:

Дик: за внешней мягкостью и простоватостью — идеализм, честолюбие. Восхищается Крос­сом и отрицает, что презирает его

Кросс: жаден, играет на пуб­лику; тем, чего добился в жиз­ни, обязан в основном прит­ворству. Боится, что Дик раз­вернется, если дать ему волю.

Уолтер вспомнил, что одно соображение на эту тему занес в записную книжку, и пошел за ней в спальню. Порывшись в кар­манах пиджака — не окажется ли еще какой записи? — он нашел вырезку из газеты и сложенный пополам конверт, на ко­тором что-то было написано. Все это он отнес в кабинет. Заметка о Дике гласила: «Разговор между Д. и К. за ленчем. Д. реши­тельно отверг предложение К. сотрудничать с другой юридиче­ской фирмой».

Существенная заметочка. Кросс был партнером в другой фирме юрисконсультов, Уолтер забыл, в какой именно. Дик как на духу рассказал Уолтеру об этом предложении. Соблазнитель­ном предложении. Уолтер побаивался, что Дик не устоит.

В дверь осторожно постучали.

— Можно, Клавдия,— сказал он.

Вошла Клавдия с подносом в руках. Она принесла сандвич с курятиной и пиво.

— Очень кстати,— произнес Уолтер и открыл бутылку.

— Я подумала, может, вы не откажетесь перекусить. Миссис Стакхаус сказала, что уже поела. Вы не против, если я отдерну занавески, мистер Стакхаус? Денек нынче солнечный.

— Спасибо, конечно, я про них и забыл,— ответил Уолтер.— Напрасно, Клавдия, вы сегодня пришли, готовить не нужно — у нас еще столько осталось после вчерашнего.

— Миссис Стакхаус ничего не говорила.

Уолтер смотрел, как она отдергивает и закрепляет длинные шторы. Клавдия, высокая и худая, являла собой настоящую редкость — прислугу, любящую свои обязанности и образцово с ними справляющуюся. Многие в Бенедикте пытались соблаз­нить ее большим жалованьем, но Клавдия держалась за место, несмотря на жесткое требование Клары, чтобы дом содержался в безукоризненном порядке. Клавдия жила в Хантингтоне, каж­дое утро приезжала автобусом точно к семи, в одиннадцать ухо­дила посидеть с ребенком где-то тут, в Бенедикте, возвращалась в