До дома Макгилливреев было добрых пять миль. Пока они доберутся, станет совсем темно. А в горах по ночам лучше не блуждать без веского повода, даже если снег уже сошел. По крайней мере, нужно иметь причину получше, чем любопытство.

— Ай. Хочешь пойти поужинать в большом доме? Майор Макдональд приехал.

— Ах, он.

Несколько секунд Брианна раздумывала. Хотелось бы услышать, что за новости привез майор, — а новости, несомненно, были, раз миссис Баг готовила ужин. С другой стороны, после трех мрачных дней, долгой дороги и разорения собственной кладовой она была совершенно не в настроении с кем-то общаться.

Она заметила, что Роджер выразительно молчал, не высказывая своего мнения. Опершись одной рукой о полку, где был разложен значительно уменьшившийся запас зимних яблок, он лениво поглаживал один из плодов, указательным пальцем лаская его круглый желтый бочок. От супруга исходили легкие знакомые вибрации, которые без слов говорили, что у вечера, проведенного дома — без родителей, без друзей и даже без ребенка, — есть свои преимущества.

Она улыбнулась мужу.

— Как твоя несчастная голова?

Он окинул ее быстрым взглядом. Убывающий свет заката высветил силуэт его носа, а в зеленых глазах заиграли солнечные искры. Роджер прочистил горло.

— Думаю, ты можешь ее поцеловать. Если хочешь.

Она послушно привстала на цыпочки, откинула назад непослушные темные волосы и нежно поцеловала его лоб. На месте удара была заметная шишка, но синяк пока не появился.

— Так лучше?

— Пока что нет. Может, попробуешь немного ниже?

Его руки опустились на округлость ее бедер и притянули ближе. Брианна была почти одного роста с Роджером: она и раньше замечала преимущества этого совпадения, но сейчас оно поразило ее, будто она узнала об этом впервые. Она слегка выгнулась, наслаждаясь близостью. Роджер судорожно и хрипло вздохнул в ответ.

— Не так низко, — ответил он. — Во всяком случае, пока.

— Какой ты капризный, — сказала она терпеливо и поцеловала его в губы. Они были мягкими, но все еще хранили, как и ее собственные, привкус горького пепла и влажной земли. Ее охватила легкая дрожь, и она отстранилась.

Роджер, удерживая руку на ее спине, наклонился чуть вперед за ее плечо и провел пальцем по краю полки, на которой лежала перевернутая банка из-под кленового сиропа. Он по очереди провел им по ее, а затем и по своей нижней губе. Следующий поцелуй принес обоим сладость.

* * *

— Не могу вспомнить, когда я в последний раз видел тебя голой.

Она прикрыла один глаз и скептически посмотрела на него.

— Три дня назад. Видимо, он не очень тебе запомнился.

Избавиться от одежды, которая была на ней последние трое суток, стало огромным облегчением. Но даже будучи голой и после водных процедур на скорую руку она все еще ощущала пепел в волосах и сажу, въевшуюся между пальцев ног.

— Это не совсем то, что я имел в виду. Я хотел сказать, что мы очень давно не занимались любовью при дневном свете. — Он лежал на боку, лицом к ней и улыбался, водя рукой по изгибу ее талии и аппетитной припухлости ягодиц. — Ты даже не представляешь, как соблазнительно выглядишь, абсолютно голая, освещенная солнцем. Вся сияешь, будто тебя окунули в золото.

Он сощурил один глаз, будто ее вид слепил его. Она чуть подвинулась, и солнце осветило его лицо, заставив открытый глаз на секунду сверкнуть, подобно изумруду, перед тем как он зажмурился.

— Ммм. — Она лениво вытянула руку и притянула к себе его голову, чтобы поцеловать.

Брианна знала, что муж имел в виду. Это казалось странным, почти распутным — в хорошем смысле. Чаще всего они занимались любовью ночью, когда Джем спал, перешептываясь в отсветах горящего очага, ища друг друга под шуршащими слоями одеял и ночных рубашек. И хотя сын спал как убитый, они всегда помнили о присутствии маленького, ровно дышащего тела под стеганым одеялом в колыбельке рядом.

И сейчас, когда Джема не было рядом, она странным образом ощущала его присутствие. Было непривычно находиться далеко от сына, не знать постоянно, где он, не ощущать его тело, как маленькую, самостоятельную часть ее самой. Свобода опьяняла, но в то же время приносила тревогу, будто что-то очень ценное оказалось не на своем месте по ее вине.

Они оставили дверь открытой, чтобы насладиться прикосновением света и воздуха к обнаженной коже. Солнце уже почти село, и, хотя мир еще полнился его мерцанием, подобно тягучему меду, в нем ощущалось обещание ночного холода.

Внезапный порыв ветра хлопнул шкурой, натянутой на окно, и возникший сквозняк резко захлопнул дверь, неожиданно оставив их в полной темноте. Брианна охнула от испуга, Роджер издал удивленный возглас и спрыгнул с кровати, чтобы открыть дверь. Он широко распахнул ее, и девушка благодарно глотнула свежего воздуха и солнечного света, только теперь понимая, что, когда дверь закрылась, она бессознательно задержала дыхание, ощущая себя погребенной заживо.

Роджер, кажется, чувствовал то же самое. Он стоял в проходе, опираясь на дверную раму, и позволял ветру шевелить темную вьющуюся растительность на теле. Его волосы все еще были собраны в хвост, он не озаботился тем, чтобы распустить их, и Брианна ощутила внезапное желание подойти к нему сзади, развязать кожаный ремешок и запустить пальцы в их мягкую и гладкую угольную черноту, наследие какого-то древнего испанского моряка, что потерпел крушение у кельтских берегов. Не успела она обдумать такую перспективу, как обнаружила себя рядом с ним вытаскивающей веточки и крошечные желтые сережки из его локонов. От ветра или от ее прикосновений он задрожал, но его тело оставалось теплым.

— У тебя загар фермера, — сказала она, приподнимая волосы с шеи и целуя там, где начинался затылок.

— Что ж, разве я не фермер?

Кожа под ее губами чуть дернулась, как на спине у лошади. Его лицо, шея и предплечья побледнели за зиму, но были по-прежнему темнее, чем спина и плечи. Возле талии все еще виднелась линия, отделяющая торс цвета мягкой оленьей шкуры от неожиданной бледности ягодиц. Она накрыла их ладонями, наслаждаясь крепостью и полнотой мышц. В ответ он глубоко вдохнул и откинулся назад, так что ее грудь прижалась к его спине, а подбородок опустился к нему на плечо, чуть выдаваясь вперед.

Солнечный свет едва теплился. Последние длинные лучи прорывались между каштановых деревьев, и нежная весенняя зелень их листвы вспыхивала холодным огнем над удлиняющимися вечерними тенями. Весна брала свое: птицы сидели в кронах, стрекоча и переговариваясь. Пересмешник заливался в соседнем