Широков замер. Изредка поглядывая на отсчитывающие до полного разряда батарее цифры, он ждал, пока красная точка не доберется до края экрана. Это было практически максимальное расстояние, на которое еще хватало мощности усилителя, дальше управляющая беспилотником аппаратура уже не могла достать. Когда до края экрана оставалось совсем немного, Широков надел брошенные Щукиным наушники и стал осторожно, поворачивая всего на несколько делений, крутить ручку настройки. Одновременно он следил за красной точкой, уже стремящейся убежать за пределы экрана.

В наушниках раздавалось ровное, ничем не нарушаемое шипение мирового эфира. Но Широков продолжал выкручивать ручку настройки. И когда красная точка уже коснулась края, в наушниках что-то треснуло, взвыло, и после секундной тишины послышался прерываемый помехами слабый голос: – И-Ар-Сэн, И-Ар-Сэн, Шэй Цзай Джели?

Широков удовлетворенно кивнул и, резко сменив курс, развернул беспилотник за миг до того, как тот пересек невидимую границу. Включив автопилот, он открыл сейф и достал оттуда толстый потрепанный журнал. Открыв его, он вписал время, круговой азимут в 206 градусов и, вернув журнал на место, аккуратно запер сейф на ключ. Впервые за день он широко улыбался.

Тринадцатый отсек все еще был закрыт, и Широков топтался у круглого, наглухо задраенного огромного люка, врезанного в переборку. Каким-то непостижимым образом и даже несмотря на натужно воющую вентиляцию, дерьмом воняло даже здесь. Он хорошо себе представлял, что происходило с той стороны переборки – в отсеке, облаченные в оранжевые декомпрессионные костюмы (других на лодке все равно не было), двое говнарей перекачивали свежую порцию сырья для производства биогаза. Под эти цели чуть ли не сразу после Приказа приспособили большой бассейн в зоне отдыха – учитывая резко изменившуюся геополитическую обстановку, это было более рациональное решение, тем более в нем вряд ли кто-то стал бы плескаться.

Идея имела успех. Теперь все отходы жизнедеятельности приносили несомненную практическую пользу. Нельзя было сказать, что получаемого таким образом газа хватило бы, скажем, для обогрева всего подводного крейсера, но на бытовые нужды и освещение хватало вполне. Те же головные “карбидки” для освещения выхода на поверхность работали исключительно на биогазе. Немногие уцелевшие электрические фонари пришлось отдать охотникам. Конечно, для выхода на поверхность, где царила вечная вьюга, слабый огонек сжигаемого газа никак не подходил.

Наконец блокировочные рычаги на люке сдвинулись, и проход открылся. В лицо тут же пахнуло горячим, как будто он с мороза заглянул в давно не убранный общественный туалет.

– Ох, – поперхнулся Широков и прикрыл нос рукавом ватника. – Я пройду?

– Давай, – улыбаясь ответил один из дежурных по отсеку, аккуратно укладывая свой мягкий оранжевый костюм в коробку с надписью КС-02.

– Вы бы это, дверь все-таки прикрыли, – уже на бегу, стараясь как можно скорее покинуть отсек, попросил Широков.

Говнари довольно заржали, но ничего не ответили.

После перезагрузки бака вонять теперь будет с неделю, это абсолютно точно. И никакая вентиляция здесь не помогает. Он выскочил в следующий отсек, закрыл за собой люк и облегченно вдохнул.

Это был жилой офицерский, здесь можно было отдышаться, а длинный проход с рядом одинаковых узких дверей по правой стороне напоминал вагон какого-нибудь комфортабельного транссибирского поезда. Здесь можно было отдышаться.

Он медленно двигался по проходу и старался особо не шуметь, чтобы не мешать вернувшимся с вахты. Возле последней двери отсека он не смог пройти мимо и остановился. На двери была табличка «Командир Вячеслав Павлович Куницин». Когда-то здесь жил капитан. После Приказа и по молчаливому, но единодушному решению в его каюту больше никто не входил. Замполит, который принял командование через шестнадцать минут после пуска, переехал на центральный пост, а капитанская каюта так и осталась нетронутой. Зашли в нее только один раз – непосредственно после выстрела.

Широков постоял немного у двери и, перекрестившись, двинулся дальше. Перед следующим отсеком он уже заранее поднял ворот ватника и прижал к лицу нашедшуюся в кармане варежку – это был живой уголок, он же «ферма». Вообще, конечно, им несказанно повезло, что на момент отплытия у них в качестве животных оказались на борту не какие-нибудь канарейки, а несколько вполне обыкновенных кур. Второй раз повезло, когда старпом, сам себе парень деревенский, не дал сожрать их сразу же, а под угрозой расстрела обязал вахтенных высиживать яйца. Не все прошло гладко, и большую часть яиц сожрали те же вахтенные, за что были биты смертным боем неоднократно. Но именно благодаря Кириловичу в их зеленой и жиденькой хлорелловой похлебке иногда встречается куриное мясо. Конечно, на сорок восемь оставшихся человек одной курицы на несколько месяцев, мягко скажем, маловато. Но это много больше, чем вообще ничего, что подтвердит вам любой знакомый с голодом человек. Потому как тот коктейль, который год от года сочиняют химики, ни есть, ни пить практически невозможно. Все уже даже перестали спрашивать, из чего они его делают. Из чего бы они его ни делали, на выходе всегда получается одно и то же – неизменно пахнущая ацетоном полужидкая субстанция, похожая на разлитый по тарелке канцелярский клей. Только цвет периодически меняется. Но и за это нужно было их поблагодарить. Пока не заварили переходы, поговаривали, что у Левых и того нет и жуют они уже кожаные ремни от парадной формы.

– Ну как, Кирилыч? Сколько сегодня высидел? – приветствовал он заведующего фермой.

Кирилыч, заросший бородой, как леший, но в белом, без единого пятнышка халате прохаживался по своей ферме. Запах, казалось, ему не мешал совсем, а занимали его внимание более важные вещи. Он осматривал свои владения, как господь бог рассматривает дела мирские, – со сдержанным интересом и готовностью всегда вмешаться. Несколько укутанных пленкой длинных теплиц под его чутким руководством взращивали гречу; под потолком, поближе к освещению располагались висячие сады с какой-то чахлой зеленью; в углу возились несколько кур размером с крупную крысу.

– А, – отмахнулся Кирилыч. – Не несут совсем. Скоро, чувствую, мне точно самому придется их обхаживать, чтобы хоть одно яйцо в месяц получить. А так, все без толку.

– Ну, ты то может и сможешь, – улыбнулся Широков. – У нас вон, уже даже по утрам похвастаться нечем. Товарищ Правый Капитан не проходил тут?

– Был. Давно уже, в торпедный шёл, просил не беспокоить. А про след, правда? – спросил вдруг Кирилыч.

– Слышал уже? – удивился Широков. – Я же только с докладом иду.

– Знаю, конечно… Так это правда?

– Правда, правда, – успокоил его Широков. – Есть след. Пойду, всё же побеспокою.

Борода Кирилыча зашевелилась, но Широков, не дожидаясь воплей восторга или, что было бы еще хуже, профессиональных советов где, как и с кем искать медведя, двинулся дальше.

Добравшись до торпедного, он остановился прислушиваясь. Было тихо, не считая привычного для лодки шелеста вентиляции,