Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если бы я была тогда рядом с ним, ничего бы не случилось, но я гостила у тети, когда двое бессовестных людей втерлись к нему в доверие и убедили вложить деньги в серебряные рудники в Перу. Нечего говорить о том, что этих серебряных рудников вовсе не существовало.
— Понимаю, — бесстрастно отозвался Лорд Ник. Воры и мошенники есть во всех слоях общества, даже при дворе, и, клянясь в дружбе, они проворачивают свои грязные делишки. — И ваш отец потерял все.
— Да, зато его друзья зажили прекрасно, — горько заметила Октавия. — Пользуются уважением при дворе, поселились в моем родовом доме. Под этот дом отцу ссудили деньги, чтобы он мог вложить их в предприятие. Разумеется, его знакомые глубоко сожалели, когда оказалось, что они не могут вернуть залог.
Губы девушки плотно сжались, а в глазах появилась ненависть:
— Сукины дети лишь позволили отцу забрать его книги: они им были ни к чему.
— А где ваша мать?
— Умерла при моем рождении. Мы с отцом остались вдвоем на свете.
Наступила тишина, которую нарушало лишь шипение мокрого полена в камине. Лорд Ник встал, чтобы поправить огонь.
— Но все же почему вы выбрали жизнь преступницы? Вы, вероятно, хорошо образованы и могли бы стать гувернанткой.
— Или горничной у леди, — насмешливо добавила Октавия. — Да, в услужение я могла бы пойти… это был бы достойный выход из положения. Но меня учили не так, чтобы я смирилась с ролью прислуги. Лучше умереть.
Она даже вспыхнула от негодования. Да, Октавия Морган оказалась подходящим союзником. Но Лорд Ник скрыл радость и лишь холодно заметил:
— Гордыня, мисс Морган?
— Разве вам она не понятна? — парировала девушка.
— О да! — Он посмотрел на свою пленницу. — Мне — понятна. Но многие сочли бы воровство более унизительным, чем любое другое честное ремесло.
Они встретились глазами.
— Наверное.
Лорд Ник догадывался, о чем она думает: слуг почти не считают за людей. Пропасть между ними и господами такая же, как между рабом и хозяином в Древнем Риме. Если человек воспитан, чтобы жить в унижении, он, может быть, и проживет свою жизнь счастливо, если же нет — ему уготовано медленное умирание.
— Вы помышляете о мести?
— Хотела бы, но я живу в реальном мире и не предаюсь фантазиям. Выкручиваюсь как могу, а когда становится невмоготу… прибегаю к воровству. — Она пожала плечами. — Во всяком случае, я приношу меньше вреда, чем те, что обворовали отца. Я беру немногое у многих, а не все у одного, и мои действия никого не разорили.
— Думаю, и мои тоже. Попробуйте сыр с яблочным пирогом Бесси.
Смена темы принесла Октавии облегчение и разрядила напряжение последних десяти минут. Странно было говорить вслух о том, что вызывало всеохватывающую ярость, и выражать словами ненависть, которую она испытывала к людям, безжалостно и равнодушно разрушившим жизнь ее и ее отца. Девушку успокаивало внимание этого странного человека, он ее понимает и не судит.
— А вы? Что вас привело на большую дорогу, Лорд Ник?
С минуту он резал пирог, не отвечая, потом небрежно бросил:
— Одно дельце из прошлого… Недопонимание. Октавия с изумлением уставилась на него:
— Недопонимание? Как недопонимание могло превратить вас в грабителя?
— Почти так же, как недопонимание вашего отца превратило вас в карманную воровку. — Он положил кусок пирога на тарелку и передал ей.
Видимо, это было все, что он собирался сказать. Откровенной оказалась лишь одна сторона. Девушка пожала плечами и погрузила ложку в сыр, возвышающийся белой горкой рядом с пирогом. Нечего пренебрегать ужином только из-за того, что на твою откровенность не ответили тем же.
— Отец будет о вас беспокоиться?
— А как вы полагаете? — ответила она вопросом на вопрос. — Обычно родственники волнуются, если крадут их близких.
— А насколько будет волноваться он? — настаивал Лорд Ник.
Октавия вздохнула. Положение драматизировать ни к чему: грабитель все равно не испытает чувства вины.
— Он не всегда сознает, сколько времени. Его восприятие прошлого… античности очень остро, а в настоящем он фактически не живет. Миссис Форстер приглядит за ним, а сама решит, что я где-нибудь укрылась от бури.
Лорд Ник кивнул:
— Утром, если утихнет буря, я верну вас домой.
— Вы очень добры. — Ответ помимо воли прозвучал иронически.
Но Лорд Ник не обратил внимания на ее тон — казалось, он был целиком погружен в собственные мысли. Длинные тонкие пальцы поглаживали золоченый ободок бокала, и в отсветах пламени то голубыми, то красными искрами вспыхивал перстень с драгоценным аметистом. Октавия Морган может стать прекрасным союзником: обещание помочь ей отомстить негодяям, разорившим отца, будет лучшим аргументом в пользу их союза.
Однако Лорд Ник чувствовал, что девушка не готова к подобному предложению. В ней чувствовалась авантюристическая жилка, но темный мир преступлений еще не захлестнул ее полностью. Несмотря на все горести, она не соприкоснулась с тем отчаянием, которое заставляет переступить черту…
Внезапно Октавии стало не по себе. Ее собеседник, казалось, пристально смотрит на нее и в то же время не видит: глаза его были пусты и безжизненны, как отшлифованный кварц, а лицо напоминало бесстрастную маску. Ей хотелось заговорить, закричать, сделать хоть что-нибудь, чтобы разбить эту безжизненную маску, отвлечь его от созерцания неведомых ей мрачных картин. Но слова не слетали с губ. Наконец лицо напротив ожило, а глаза остро уставились на Октавию.
Лорд Ник принял решение. Октавия сможет сыграть в смертельную игру с теми, кто оскорбил их обоих, если в ней проснется женщина — притом женщина, способная во имя своей цели отринуть общепринятые нормы морали.
Существует лишь один путь ввести ее в темный мир — разрушить хрупкие оковы ее девичьего благородства.
— Я покину вас на минуту, мисс Морган. — Лорд Ник поднялся и, коротко поклонившись, вышел из комнаты.
Оставшись одна, Октавия бросила яблочный пирог и, облокотившись о стол, уперлась подбородком в ладони. Ей было тревожно. На улице совершенно стемнело, стекло запорошил снег. Снизу доносился нестройный хор грубых голосов, выводящих непристойную песню, и слышался грохот отодвигаемых стульев. В этих звуках ощущалась угроза: хрупкий порядок в любой момент мог смениться разрушительным хаосом. Убежище разбойника с большой дороги явно не подходило для одинокой женщины.
В дверь кто-то постучал, показалась голова Табиты:
— Можно убирать, мисс?
— Конечно. — Октавия поднялась из-за стола и подошла к камину. Крики и шум внизу возобновились с новой силой.
— Что там такое?
— То ли ругань, то ли драка.