– Что-то вы не похожи на кавказцев, – удивился Носиков.

– Не кавказская национальность, а только приравненная, и к внешности это не имеет отношения, – объяснил отвечавший, высокий блондин с голубыми глазами.

Фамилия блондина была Петров. Простая русская фамилия, хотя Носиков в тот период своей жизни скорее ожидал встретить какого-нибудь Цу-хи или Тулшилжихели.

P.S. Носиков удивлялся: каким образом милиционеры распознают людей приравненной национальности на улице. Хотел спросить об этом, но как-то не мог решиться.

У Носикова в его якобы двухкомнатной квартире одна комната была глухая и темная, то есть без окон.

В этой комнате Носиков поставил диван, чтобы спать, но заметил, что сны там часто снятся тяжелые, мало-мало не дотягивающие до кошмара.

Снились собаки, вампиры, страшные старики с длинными волосами. Комнаты длинного дома, по которым можно было, кажется, бесконечно, блуждать, ища выхода. И даже набережные канала Грибоедова с мостами и спусками к воде превращались в лабиринт, в котором редко попадалось знакомое место.

У снов должна быть своя причина. Носиков знал, что водные сны приходят под влиянием журчанья текущей воды из крана, хотя и неслышного. А что в комнате? Носиков обследовал пол, стены и потолок и не обнаружил ничего подозрительного. Возможно, причина таилась в прежних жильцах, и какая-то жуткая история случилась здесь с ними, как раз в этой комнате. Посреди потолка торчал крюк для люстры – Носиков посмотрел – может, кто-то повесился на этом крюке? Если человек решил повеситься, темная комната без окон подходит лучше всего.

– Ведь так? – спрашивал Носиков у Жукова.

– Наверное, – соглашался Жуков. – Но можно ведь еще умереть не своей смертью, и темная комната для этого еще более подходящее место.

– А повеситься на крюке – это, по-твоему, умереть своей смертью?

– Чьей же еще, если человек сам решил и сам сделал? Вот если его задушит кто-то посторонний, – это будет не своя смерть.

– Своя или чужая, этого мы все равно не узнаем, – вздохнул Носиков.

Носиков стал спать в другой комнате, но время от времени почему-то возвращался на прежнее место.

P.S. В темной комнате у Носикова стоял красный диван с двумя валиками по краям. А в другой комнате диван был скорее зеленый, чем красный, с откидной спинкой. У красного дивана одна пружина выпирала. Днем это было не заметно, а ночью она давила Носикову в бок. Отсюда и сны. Носиков догадывался об этом, но не знал, может ли быть до конца уверен.

Однажды Носиков написал несколько рассказов из области юмора и напечатал их в журнале под псевдонимом.

Авторские экземпляры лежали у Носикова в шкафу. Однажды жена сантехника взяла их с полки и прочла.

– Какие-то истории у тебя недобренькие, – сказала она, – то побьют кого-нибудь, то ограбят.

– Это для юмора, – объяснил Носиков.

– Хороший юмор, – сказала жена сантехника, – а у Никанора Петровича квартиру три раза ограбили. А потом еще в трамвае бумажник вынули.

– Это не я, – быстро пошутил Носиков.

– Грабил, конечно, не ты, – сказала жена сантехника, – а юмор зато весь твой: дверь взломали, вино со стола выпили, хозяина побили ногами – так смешно, уделаться можно.

– Меня и самого однажды били ногами, – стал оправдываться Носиков.

– И правильно били, после такой чернухи. Наверное, не «после», а «до», хотел сказать Носиков, но промолчал.

– Кто такой этот Никанор Петрович? – спросил он через некоторое время.

– А напиши про меня, – вдруг сказала жена сантехника, не отвечая на вопрос. – Только без юмора этого и со счастливым концом.

И вот на мосту через канал Грибоедова (любимое место снов) Носиков снова встретил ту самую девочку Дашу, которая уже не была маленькой девочкой. Носиков не узнал бы ее, если бы рядом с Дашей не шел Жуков.

Они втроем зашли в кондитерскую.

Носиков ел пирог – настоящий французский пирог, а может, немецкий, в точности Носиков этого не знал, знал Жуков.

Спереди на ремне у Даши висела сумка. Даша опускала туда руку, когда шли по улице, и Носикову казалось, что в сумке что-то есть. Это могло быть то самое крысиное чучело, по старой памяти казалось Носикову, или уже не крысиное, а кого-нибудь более крупного, судя по размеру сумки.

Оказалось – собачка, притом живая. Она выглянула из сумки, повертела головой, осматриваясь, и спряталась снова.

– А эту еще не убили? – спросил Носиков.

– И эту убили, – сказала Даша, и вынула из сумки то, что там было, – теперь это было чучело. Оно смотрело на мир выпуклыми стеклянными глазами и не шевелилось, как чучелу и подобает.

– Да, убили, – тихо произнес высокий человек с черными усами и бородой. Он прошел мимо столика, и Носиков услышал тихое: «Вы и убили-с».

Дойдя до стенки, человек развернулся и снова прошел мимо столика.

– Почему я? – спросил Носиков.

– Извините, – сказал человек, – я, кажется, говорил сам с собой вслух.

У него была какая-то неуверенность во взгляде. Жуков предложил стул, и человек сел. Кажется, они с Жуковым были знакомы.

Человека звали Георгий, а Носикова – Сергей.

– Я подумал, что среди здесь сидящих кто-нибудь, возможно, держит ответственность за то, что происходит в темноте, скрытой от взгляда, – сказал Георгий, – и мне показалось, что, возможно, это именно вы.

– Почему я? – второй раз спросил Носиков.

– Скорее всего, может быть, и не вы, – сказал Георгий, – но каждый, так сказать, ищет под своим фонарем, и я подумал, что это вы. И ведь это вы первый сказали «Убили».

– То есть я почему-то оказался у вас под фонарем, – улыбнулся Носиков.

– Нет, в определенном смысле это я у вас под фонарем, – сказал Георгий, – но извините еще раз. Я сейчас не готов к такому разговору.

– Это нельзя, нельзя с собаками, – какой-то старик возник рядом, седой, сердитый, почти ужасный на вид. Ни на кого не глядя, он тянул трясущиеся руки, чтоб отобрать, и Даша вернула чучело обратно в сумку.

«Что там делается сейчас в темноте в этой сумке?» – думал Носиков.

Однажды Носиков ехал куда-то на метро и, доехав, вышел. То ли на станции «Озерки», то ли на «Проспекте Ветеранов».

Стоял вечер, тихий и теплый, – первый такой в этом году, словно неожиданно свалившийся откуда-то сверху. Вчера еще, кажется, была зима – а сейчас, казалось Носикову, почти лето.

У свободной от ларьков площадки несколько человек музыкантов играли что-то очень знакомое. Люди стояли вокруг и слушали. Носиков подошел и тоже остановился. Две пары танцевали в кругу и еще пьяная женщина, одетая во что-то джинсовое. К ним стали присоединяться другие: студенты, солдаты, пенсионеры. Круг раздвинулся, а музыканты заиграли громче. Какая пестрая жизнь пошла, подумал Носиков, глядя на танцующих. Какой-то бомж вошел прямо в середину круга и плясал вместе со всеми: кружился, раскидывал руки, переминался с ноги на ногу. Два солдата, веселясь, подошли к нему и взяли под локти, чтоб раскрутить живее. Он отмахнулся от них, теряя равновесие. Кажется, он еле держался на ногах, а правая у него вообще не гнулась. Веселые солдаты отстали, а бомж уже не пытался плясать, только стоял, пошатываясь. Кто-то заботливо взял его под руку, увел из круга и скрылся с ним вместе в толпе. Носиков еще постоял немного, а потом пошел в том же направлении.