– Стой! Стой! – она ткнула пухлым пальцем в сторону далеких дюн мертвенно-бледного песка, протянувшихся вдоль берега. Они были настолько выщерблены и выветрены, что походили на темную сторону луны. – Вон! Видите их?!

– Где? – проповедник вытянул шею и снизил скорость так, что машина еле ползла. – Я ничего не вижу.

– Примерно полмили вот туда, наверх, видишь? – женщина просто дрожала от возбуждения. – Целая куча! Видишь габаритные огни?

Иеремия Гарлиц сделал глубокий очищающий вдох, увидев наконец пыхтящий по прибрежной дороге караван. В предутреннем свете он был похож на ленту пылающих красных угольков, испускающих сгустки дыма при раздувании.

– Да, мэм, несомненно вижу! – Иеремия испустил вздох облегчения во всю глубину бочкообразной груди. – Что об этом думаете, парни?

Двое молодых мужчин на заднем сиденье наклонились вперед, захваченные зрелищем, в молчаливом восторге.

– Дай им гудок! – в волнении заламывала руки Норма Саттерс. – Не упусти их!

Иеремия улыбнулся про себя. В прошлой жизни его приводили в восторг передачи о живой природе, что показывали по телевизору. Он записывал их на кассеты в своем доме на колесах и пересматривал потом между молельными собраниями поздно ночью часами напролет, прежде чем отправиться на боковую. На ум пришла одна конкретная серия, посвященная разнице между поведением овец и волков. Он помнил образ мыслей стада: овцы движутся почти как единое целое, косяк беспомощных рыбок, легко направляемых одной овчаркой. Он помнил инстинктивное поведение волка, когда тот – скрытно, в одиночку, терпеливо – подкрадывается к отаре.

Во мраке салона он бросил взгляд на плотно сложенную маленькую женщину.

– У меня есть идея получше.

Отец Патрик Лайам Мерфи, рукоположенный католический священник и бывший глава джексонвильского прихода Наисвятейшего Искупителя, не замечал неожиданное препятствие на дороге, пока не стало почти слишком поздно. Проблема в том, что у стройного седого священника словесное недержание – возможно, профессиональная деформация из-за обязанности читать проповеди, наставления и утешения. Сидя за рулем громыхающего «Виннебаго», он без отдыха приседал на уши своему протеже, Джеймсу Фрейзеру, который развалился в пассажирском кресле и пытался слушать.

– Позволю себе напомнить тебе, Джимми, что существует две различные ипостаси Христа, и того, о ком ты, в своей недалекости и надменности, сейчас говоришь, мы называем «историческим» Иисусом, который жил, дышал и ходил по земле пару тысячелетий назад. Он всего лишь сосуд для второго, который единственно важен и является безусловным истинным сыном…

– БЕРЕГИСЬ!

Джеймс Фрейзер, нескладный мужчина тридцати трех лет со светлыми усами, одетый в потрепанные джинсы, резко выпрямился, широко распахнув глаза, уставившись на что-то за огромным ветровым стеклом. Отец Мерфи дернул руль и вжал тормоза в пол. Вещи в задней части автофургона срываются с мест. Бутылки с водой, банки с консервами, инструменты и оружие упали с полок и вывалились из ящиков. Обоих мужчин швырнуло вперед, когда фургон резко остановился.

Священник, моргая и переводя дух, откинулся обратно на спинку кресла. В боковом зеркале он увидел длинную вереницу машин позади – пикапы, дома на колесах, полноприводные тачки и пара седанов. Один за другим, в цепной реакции из юза и крена, они со скрежетом остановились во вздымающемся облаке выхлопных газов.

– О боже, что это? – священник со свистом втянул воздух, все еще сжимая рулевое колесо, и попытался рассмотреть фигуру человека, расслабленно стоящего прямо на дороге меньше чем в двадцати ярдах. Высокий белый мужчина, одетый в рваный черный костюм, стоял, уперев ногу в большом грязном «веллингтоне» в крыло дорогущего «кадиллака»-внедорожника – большой черной штуки, какими обычно пользовались сомнительные типы из правительства, – припаркованного и заглушенного посреди дороги. И самым странным в этой неожиданной картине было то, что мужчина улыбался. Даже на таком расстоянии можно было разглядеть широченную улыбку, как из рекламы зубной пасты «Колгейт»: он улыбался первой машине конвоя так, будто собирался прямо здесь продавать новую линию товаров для дома.

Джеймс потянулся за своим «тридцать восьмым», который держал за голенищем ковбойского сапога.

– Полегче, Джимми. Полегче, сын мой, – священник сделал глубокий вдох, отстраняя оружие.

Приближающийся к шестидесятилетию отец Мерфи все еще носил воротничок под потрепанной белой толстовкой с эмблемой «Нотр Дам». Его испуганное лицо, обрамленное рыжей бородой, избороздили глубокие морщины. В глазах над набрякшими багровыми мешками, как у вечного пьяницы, виднелась несомненная доброта.

– Кажется, это группа живых, и нет причин полагать, что они настроены недружественно.

Джеймс засунул короткоствольный револьвер за пояс.

– Оставайтесь здесь, отец, я пойду…

Священник поднял руку.

– Нет, нет… Джимми, я пойду. Скажи Лиланду, чтобы не терял головы, и скажи остальным, чтобы оставались в машинах.

Молодой человек потянулся к рации, а священник выбрался из кабины. За следующие тридцать секунд – именно столько потребовалось тощему, как жердь, священнику, чтобы выкарабкаться за дверь, справиться со ступеньками и, волоча ноги в древних «флоршеймах»[11], преодолеть двадцать футов дороги – произошла будто химическая реакция. Невидимая, едва ощутимая, никому не заметная, кроме двух мужчин, готовых встретиться лицом к лицу посреди асфальтовой двухполоски. Напряжение нарастало внутри священника неожиданно, непрошеное и сильное, как электрический разряд, прошедший через мозг. Отец Мерфи немедленно почувствовал к незнакомому типу неприязнь.

– Утро, падре, – сказал человек, стоящий посреди дороги, и в его глубоко посаженных глазах мелькнул отблеск соседской доброжелательности. Священник увидел остальных за тонированными стеклами «Эскалейда»: женщину, нескольких мужчин, чье настроение и манеры оставались неизвестными. Их руки не были видны, спины выпрямлены, а мышцы напряжены.

– Привет, – отец Мерфи вымученно улыбнулся.

Он стоял прямо, как штык, суставы, изъеденные ревматизмом, ныли, а руки были сжаты в кулаки. Он чувствовал на шее взгляды, ощущал, как его люди напряженно прислушивались. Им нужны новые души и сильные спины, чтобы помочь с ремонтом, набегами за горючим и поднятием тяжестей; это необходимо для того, чтобы караван мог продолжать путь. В то же время им нужно было сохранять осторожность. За последние месяцы через группу прошло несколько «дурных овец», угрожавших самому существованию каравана.

– Мы чем-то можем вам помочь, сэр?

Улыбка в тысячу вольт стала еще ярче. Мужчина оправил манжеты, из которых торчали нитки, будто начинал акцию по продажам.