За столом их поразил зелёный лук. – Прямо с грядки? – Соседи дали. Были они умеренными диссидентами, перешли в алкоголики – наверстали. Запили… также тихо. В одной из двух комнат застелили паркет полиэтиленовой плёнкой, насыпали земли и посадили лук.

Стали шведы закусывать пельменями и застыли: «Никогда таких не пробовали!» – дайте рецепт. К полуночи пельменей след простыл. Последний тост: «За дружбу» – наши люди.

Через неделю они устроили у нас шведский стол, но не стоя. Привезли из Стокгольма даже хлеб. Впервые увидели мы зелень в горшочках, а была зима. Больше десятка банок селёдки различных способов приготовления – национальное блюдо. На одной читают: сюрстрёмминг. Ира обрадовалась: «Давно хотела попробовать». Заставила всех одеться, выйти на улицу и открыть там. Не зря… запах, скорее вонь, из квартиры бы не выветрилось, но, пообвыкнув, можно есть. У нас сказали бы – протухшая селёдка. Шведский Абсолют это быстро сгладил, «за дружбу» – теперь первый тост. Узнав о моём не первом браке, одобрили: «Бергман много раз женат». Оказалось, что они тоже смотрели Стриндберга в «Театре на Литейном», вспомнили о Бернадоте, когда вместе воевали против Наполеона. «Ваш Нобель устроил динамитом революцию во взрывном деле, – смеётся Ирина, – а наш посол Коллонтай личным примером взорвала отношения между полами. Революция освобождает всех и от всего».

Первое января, наш первый новый год. Ближе к вечеру, привычно тёмное окно наконец-то стало светлым – пошёл снег, повалил. Одел деревья, оштукатурил соседний дом, требовавший ремонта. Дождался. Я ждал дольше. Убеждён, что «ремонт» у меня – у нас, конечно, – закончен и вышло на зависть. Вокруг всё сделалось белым. Рассеялся свет фонарей в поисках тёмного – нечего не нашёл. На вопросительный Ирин взгляд, я, после секундного замешательства, согласно киваю. Пока соображал, что накинуть на себя, она уже оделась. Первый раз опередила. Приятный повод, чтобы обнять и посмеяться.

Ветра нет. Медленно-медленно опускаются большие, пушистые хлопья. Сказка! В окне женщина кому-то машет, появляется рядом силуэт и исчезает. Она остаётся. Смотрит на снег и на нас. Из других окон тоже выглядывают, хотят посмотреть на сказку, мы – в неё войти.

Ира подставляет руки, снежинки собираются на ладонях. Присоединяю свои, сердце замирает. На ладонях снег, а рукам тепло – мы в нашей сказке. Снег пошёл гуще, закрыл сначала соседний дом, потом женщину в окне. Исчезло всё, остались только Ирины глаза и в них любовь.

– Снежинки – мгновения, отпущенные сверху. Чем мы их наполним?

– Счастьем.

Изменения нашей жизни совпали с переменами в стране. Не очень-то они от нас зависели, но мы в них приняли участие с удвоенной энергией (нас теперь двое).

– Скажите, долго ли ждать перемен к лучшему?

– Если ждать, то долго.

Мы не ждали. Это сейчас кто-то с тоской вспоминает застойные годы, но почему-то забывает, что тогда вначале занимали очередь, а потом спрашивали: «Что дают?» Наш институт утратил значение для города, по-простому – стал разваливаться. Мы организовали. небольшую фирмочку и арендовали помещение поближе к памятнику главному перестройщику России – Петру Первому, в особняке Паскевича. Сюда ходили экскурсии полюбоваться дубовым декором и рыцарским залом. Генеральный директор, известный в Европе архитектор, жалуется: «Плачевная судьба исторического центра. Есть проекты, денег у города нет» – чем мы-то можем помочь?

На удивление оказалось – можем. Виктор Рассадин, тот самый, из Академгородка, помимо работы в Академии наук, эксперт у Константина Борового, президента биржи РТСБ. Едем в Москву.

Приглашают нас в кабинет, Боровой предупреждает, что ему скоро идти на сделку, опаздывать совестно. Ира подсказывает:

– Константин Натанович, не ходите на сделку… с совестью, идите один.

Отношения сразу наладились.

– Виктор сказал, что нужна помощь. Откуда прибыли?

– Какие прибыли, что вы, мы за этим приехали. Не для себя, конечно, – для города. Другого такого нет.

Встречаем его в Питере, отдельный вагон. В институт едем втроём на нашей «Ладе». Охрана сзади на другой машине. На перекрёстке случайно от них оторвались, Боровой предупреждает: «Наши подумают, что меня похитили». Через два квартала догоняют по встречной полосе.

Подписали соглашение об организации акционерной компании по реставрации исторического центра. Проект, без преувеличения, – грандиозный. Нужно показать план и предварительные документы Собчаку, первому избранному мэру. Генеральный плохо себя чувствует, посылают меня. Тогда было довольно свободно попасть к мэру, особенно по делу, интересному для города. Сижу в кабинете, объясняю вкратце детали проекта. Он кивает, ничего не спрашивает. Заходит секретарь: «Делегация из Германии, вчера были, к вам вопрос. Можно?» Просит меня подождать, – конечно, соглашаюсь. Решает с ними за пару минут, берёт наши планы и начинает немцам рассказывать, какой он задумал грандиозный проект. Немцы восхищаются, хвалят Собчака. Все довольны. Рассказываю Ире – смеётся.

Проходила в то время важная конференция, банкет на «Авроре» с участием мэра, мы получаем приглашение. Вечером сидим на корме, в командирском салоне, в обществе незнакомых людей. Подходит Собчак, представляю:

– Анатолий Александрович, моя жена Ирина, – объясняю, за что она отвечает в проекте.

– Если такие женщины будут отвечать и за красоту Петербурга, то уверен, что всё будет замечательно, без помарок.

Ира поправляет:

– Анатолий Александрович, без помарок должно быть только в некрологе. Это не для города.

– Когда будете готовы, обращайтесь напрямую, в любое время.

– Для получения срочной помощи в выходные, в Израиле рекомендуют обращаться к Богу. А в Питере?

– В Петербурге я вначале уповаю на себя, а уже потом…

– На президента.

За столом строго и торжественно, сообразно флотской обстановке, к тому же вкусно. Тосты за город, правильный путь развития и, конечно, за мэра. Мы до конца сидеть не стали, вышли, с нами ещё пара. В кулуарах они высказывались: «Может быть к коммунизму ещё вернёмся?» У знаменитого орудия смотрим на небо. Ира показывает Полярную звезду:

– В 1917-м на звёзды, указывающие путь, не посмотрели, и теперь на ствол пушки можно повесить траурный венок. Знаете анекдот про часы с кукушкой? – Нет. – Каждый час выезжает Ленин на броневике и поднимает руку: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики… ку-ку!».

Закрутилось, завертелось. Но всё неожиданно оборвалось. Генеральный непросто себя плохо чувствовал – инфаркт. Похороны. Большому проекту нужно имя. Его не стало, и проекта не стало. Сменился мэр. Лежат дома подарочные вымпелы с «Авроры» – наш холостой выстрел. Отрылась возможность для роста поганок в городе, они и полезли, – достаточно назвать Регент Холл на Владимирском проспекте.