Как оказалось, пить Талла не умела. К сожалению, Верд осознал это только тогда, когда что-то делать стало уже поздно.

— Вези меня, мой верный конь! — с третьей попытки колдунья выбрала из нескольких двоящихся Вердов правильного и попыталась взобраться к нему на плечи, одновременно указывая путь в глухую стену. Афера не удалась, но попытки девушка прекращать не собиралась.

— Женщина есть греховный сосуд, способный токмо уводить мужей с пути истинного, — икнул тоже изрядно захмелевший Санни. — И я вообще-то оскорблён, что его, — навалившись пузиком на стол, он ткнул охотника в грудь, — его ты с пути уводишь, а меня нет! Мой путь всяко праведней!

— Рожей не вышел, — польщённо хмыкнул Верд, в очередной раз ссаживая Таллу на скамью. — Угомонишься ты или нет, дурная?

Девушка активно замотала головой:

— Нам сегодня лютозверя ловить! Мне угонима… у-го-ни-ма-вы… тьфу! Никак нельзя, в общем!

— Нормальных не нашёл, — ответил охотник на безмолвный вопрос служителя. — Видать, теперь все колдуньи малость на головку пришибленные.

— И ничего я и не пришибле… ой!

Сверзшись, Талла внезапно поняла, что устроилась невероятно удобно, а потому, не теряя времени, тут же и уснула: с раскинутыми руками и заброшенными на лавку стопами.

— А вот теперь, пожалуй, немного пришибленная, — сонно пробормотала она.

— Если каким-то чудом я довезу её живой, — Верд приподнял и сбросил на пол сначала одну, потом вторую ногу колдуньи, — пожертвую твоим Богам золотую монету.

— Так уж и золотую? — Санни обнюхал опустевшие чашки и с тоской признал, что ни в одной из них не осталось ни глотка хмельного.

— Ну на медьку они рассчитывать точно могут, — хмыкнул охотник, перекидывая ровно посапывающую девчонку через плечо. Вот так бы её и везти: тихая, спокойная, не суетится и не задаёт глупых вопросов. — Показывай, куда эту ненормальную положить. И давай о деле. Лютозверь?

— Шалит с полгода как, — служитель побежал впереди, пузом распахивая двери. — Летом не слишком-то беспокоил, видать всё больше по полям бегал. А как похолодало, обосновался в храме. Пока Плессий, да обрадуются ему Боги, был с нами, прихожане толпились здесь днями и ночами. А нечистые твари не любят толпы, потому и не совались. Но одинокий служитель — лёгкая добыча, — он обеспокоенно ощупал живот, — знаешь, Верд, мне иногда кажется, что лютозверь охотится за мной лично. Других смертей в деревне пока что не было. Куры пропадают, двух телят не досчитались. А люди все в целости, даже никто по пьяни в колодец не свалился или не заплутал в лесу. — Санни пошёл медленнее, чтобы поравняться с приятелем. Поджал губы, точно очень хотел, но не мог сказать что-то важное. — Совсем молоденькая, — отметил он, кивая на мотающуюся туда-сюда белоснежную косу колдуньи.

— А дури на десяток старух хватит. Не отвлекайся. Размеры? Когда появляется?

— Я видел его только издали и в темноте. А потому, сам понимаешь, показался не меньше быка. Верд, я обещал впредь молчать, но…

— Вот и молчи! — рявкнул охотник. — Наши пути разошлись. У тебя своя работа, у меня своя. И мы поклялись не учить друг друга жизни.

— Но девочка же…

— Вполне себе взрослая! Ей замуж давно пора, а не в одинокую знахарку играть! Благодаря мне она устроится куда как лучше, чем в своей избушке! У неё в стенах щелей было больше, чем брёвен!

— И что же, лучше стать куклой для какого-нибудь богача?!

Руки Таллы мотнулись, точно и правда были кукольными. Она пробормотала сквозь сон что-то ласковое и поёрзала на широком плече.

— Да. Лучше, чем дождаться, пока в голодный год односельчане сдадут её королю и порадуются казни.

— Она хоть знает, сколько ты за неё получишь?

— Не нужно, Санни, — Верд остановился и прошил служителя взглядом, точно прибивая к старому гобелену. Спокойно, но веско. Без лишних слов, одними раздувшимися ноздрями давая понять: друг или нет, но святоша лезет не в своё дело.

Толстячок и не попытался выдержать суровый взгляд. Сразу наклонил голову, сдаваясь, и прошептал:

— Я понял тебя. Лютозверь появляется после полуночи. Откуда-то с северной части храма, она уже лет пятнадцать как нежилая…

Верд удовлетворённо кивнул: кажется, Санни и правда всё понял.

Значит, после полуночи… Несколько часов кряду пялиться в темноту, фантазиями взращивая мышиный шорох до скрежета слюнявых челюстей точно не стоит. Но и засыпать, если по-хорошему, тоже нельзя. Потому охотник позволил себе слабость: всё-таки потребовал баню, дабы, в случае чего, монстра не слишком мучало несварение.

— А то за такую трапезу лютозверь тебе спасибо не скажет, — добавил он.

— Не о телесной чистоте нужно заботиться, а о духовной, — нравоучительно изрёк Санни.

Верд демонстративно принюхался:

— То-то я чую, ты давненько не предпочитал духу тело…

— Хватит с тебя и бадьи, — вспыхнул служитель, украдкой занюхнув подмышку и тут же брезгливо поморщившись. — Сам воды нагреешь и наносишь. Не знатный господин.

Мужчина ухмыльнулся: проси гору золота, если хочешь получить хоть один кошель. Это правило он усвоил давно. Потребуй он у Сантория сразу бадью, получил бы таз с холодной водой. Не благородный господин, правда что.

Санни он отправил греть воду. Служитель заупрямился: как так, оставить невинную деву наедине с беспринципным наёмником?! Но, когда Верд охотно предложил ему присоединиться в качестве третьего, смутился и сбежал.

Колдунье выделили одну из многочисленных пустующих келий. Давненько подсвечники храма не звенели от слаженного хора братьев. Видно, достоинства праведного образа жизни уступили соблазнам мирского. Не удивительно, что в пустынном каменном мешке завелась хищная тварь. Больше странно, что одна. Лютозвери редко наслаждаются уединением, предпочитая собираться в стаи. И вот тогда-то против голодной своры не поможет ни меч, ни, тем паче, молитва.

Комнатушка Талле досталась прохладная и уж точно не уютная, но с крепким засовом на случай, если нечисть унюхает лёгкую добычу, и толстыми стенами.

Не слишком осторожно сбросив ношу на кровать, Верд приостановился. Выругался сквозь зубы, порылся в пыльном сундуке и небрежно набросил поверх свернувшейся клубочком девушки тонкое одеяло.

— «Совсем молоденькая», — вполголоса припомнил он слова Санни и недовольно резко выдохнул воздух: у молоденьких девочек, небось, слишком мелкая рубашка не топорщится на груди, а завязки не расходятся в стороны, маня проверить, что там за ними спрятано. Была бы девка умная, выскочила бы замуж в этом году, а то и парой лет раньше. Красивая ведь, хоть и дурная. Небось нашёлся бы олух, согласный связать себя с неугодной Богам колдуньей. И, может, тогда Талла была бы в безопасности: мужних ищейки короля почти что и не проверяют. Всем известно: дурная в семье — горе на весь род, да к тому ж и потомством обзавестись не выйдет.