— Хорошо, комиссар, — отозвалась она. — Вы можете забрать их, когда зайдете. — Она замолчала, и он услышал шелест бумаг на другом конце линии. — Тогда, если не будет других поручений, я пойду домой.

— А как же вице-квесторе Патта? — спросил Брунетти, недоумевая, как это она осмеливается уходить на час раньше.

— Он уехал еще до обеда, — ответила она. Ее голос звучал на редкость ровно — из него были старательно изгнаны все эмоции. — Сказал, что будет обедать с самим синьором квесторе. По-моему, после этого они собирались поехать в офис синьора квесторе.

Брунетти задумался: о чем же таком его начальник беседует со своим начальником? Общение Патты с начальством никогда не сулило ничего хорошего его сотрудникам: как правило, результатом попыток вице-квесторе подчеркнуть свою исполнительность были новые планы и директивы, которые внедрялись с большим энтузиазмом, а в конечном итоге отменялись, когда оказывалось, что они совершенно бесполезны или попросту невыполнимы.

Брунетти пожелал синьорине Элеттре приятного вечера и положил трубку. В течение следующих двух часов он продолжал ждать телефонного звонка Росси. Лишь в восьмом часу он покинул кабинет и спустился вниз, в комнату дежурного офицера.

Дежурил Пучетти. Он сидел за столом, перед ним лежала открытая книга. Подперев кулаками подбородок, он читал.

— Пучетти? — окликнул офицера Брунетти.

Юноша поднял взгляд и, увидев Брунетти, тут же вскочил. Брунетти даже обрадовался, что впервые, с тех пор как тот пришел работать в квестуру, Пучетти удалось противостоять порыву отдать честь.

— Я ухожу домой, Пучетти. Если мне позвонят, пожалуйста, сообщите звонящему номер моего домашнего телефона и попросите, чтобы он перезвонил, хорошо?

— Конечно, комиссар! — ответил молодой офицер и на сей раз все-таки отдал честь.

— Что вы читаете? — поинтересовался Брунетти.

— Да я не читаю, я учусь. Это учебник грамматики.

— Грамматики?

— Да, синьор. Русской.

Брунетти заглянул в книгу и с видом знатока пробежался взглядом по буквам кириллицы:

— Если не секрет, почему вы изучаете русский язык?

— Не секрет, — сказал Пучетти с легкой улыбкой. — Моя подруга — русская, и я хотел бы говорить с ней на ее родном языке.

— Я и не знал, Пучетти, что у вас есть подруга, — произнес Брунетти, пытаясь отогнать мысль о тысячах русских проституток, заполонивших Западную Европу, но все же решил проверить: — А что она делает здесь, в Италии? Работает?

— Она преподает русский и математику в школе, где учится ребенок моего брата. Там я с ней и познакомился.

— А сколько времени вы ее знаете?

— Шесть месяцев.

— Это уже серьезно. — Брунетти поразило блаженное выражение на лице молодого офицера.

— Думаю, так и есть, синьор. Ее семья приезжает сюда этим летом, и она хочет познакомить их со мной. — Пучетти провел рукой по волосам. — Она сказала мне, что им не нравится ее идея связать свою жизнь с полицейским. И отец, и мать у нее хирурги — вы понимаете. Я не говорю ни на немецком, ни на английском. Поэтому я подумал, если я смогу общаться с ними, хоть чуть-чуть, на русском языке, то постараюсь убедить их, что я не просто пустоголовый бессловесный коп.

— Весьма мудрый ход. Ладно, оставляю вас наедине с вашей грамматикой, — сказал Брунетти.

Он повернулся, чтобы уйти, и за его спиной Пучетти произнес:

— Дас виданья.

Не зная русского, Брунетти не мог ответить на том же языке, поэтому пожелал доброй ночи и вышел из здания. Женщина, преподающая математику, Пучетти, изучающий русский язык, чтобы выглядеть достойно и понравиться ее родителям — по пути домой Брунетти размышлял об этом, задаваясь вопросом, не был ли он сам по большому счету всего лишь бессловесным копом.

По пятницам Паоле не нужно было идти в университет, и обычно она проводила этот день, готовя что-нибудь особенное. Все семейство ждало трапезы с нетерпением, и этим вечером они тоже не были разочарованы. Паола купила баранью ногу в мясной лавке, которая располагалась за овощным рынком, и приготовила ее с крошечными картофелинками, сдобренными розмарином, обжаренными в оливковом масле кабачками-цуккини и маленькой морковкой с таким сладким соусом, что Брунетти, наверное, смог бы есть это блюдо на десерт, если бы не груши, запеченные в белом вине.

После ужина он улегся на свое обычное место на диване, мало чем отличаясь от выброшенного на берег кита, и позволил себе всего лишь малюсенький стаканчик арманьяка — не более одного глотка.

Паола присоединилась к нему, после того как разобралась с детьми и их домашними заданиями, устроив им настоящую головомойку, чего они, собственно, и ожидали, села рядом и, не отличаясь свойственной мужу щепетильностью, налила себе довольно большую порцию арманьяка.

— Боже, как хорошо, — произнесла она после первого глотка.

Пребывая в блаженном состоянии полудремы, Брунетти вдруг вспомнил:

— А знаешь, кто мне сегодня звонил?

— Кто?

— Франко Росси из Кадастрового отдела.

Она закрыла глаза и откинулась на спинку кресла:

— Боже, а я-то думала, что все уже закончилось и быльем поросло. — Чуть погодя она спросила: — Что он сказал?

— Он звонил не по поводу квартиры.

— А зачем еще он мог тебе звонить? — удивилась Паола. Он еще и рта не успел открыть, как она задала очередной вопрос: — Он звонил тебе на работу?

— Да. Это-то и странно. Когда он был здесь, он не знал, что я работаю в полиции. Он поинтересовался, чем я занимаюсь, и я ответил, что связан с юриспруденцией.

— Ты всегда так отвечаешь?

— Да.

Он не стал объяснять почему, а она не стала спрашивать.

— Как он узнал правду?

— Кто-то из его знакомых сказал ему.

— Чего он хотел?

— Не знаю. Он звонил с мобильного, и у меня создалось впечатление, что он собирается сообщить мне нечто важное и ему явно не хочется разглашать эти сведения, поэтому я предложил ему перезвонить из телефона-автомата.

— И что же?

— Он не позвонил.

— Возможно, он изменил свои намерения.

Если объевшийся бараниной и лежащий на спине человек способен пожимать плечами, то Брунетти пожал.

— Раз уж это так важно, он перезвонит, — утешила его Паола.

— Я тоже так думаю, — отозвался Брунетти. Ему хотелось выпить еще немного арманьяка, и он совсем было собрался наполнить стаканчик, однако почему-то на полчаса провалился в сон. После пробуждения все мысли о Франко Росси куда-то улетучились, а желание выпить арманьяка осталось. Исполнив его, он пошел спать.