– О. – Я с отсутствующим видом потерла красный след от щипка Кете, пытаясь привести свои мысли в порядок. – Ты не можешь упрекать меня за нежелание просить милостыню.

Кете поджала губы.

– Гордостью сыт не будешь, Лизель.

Мне совсем не хотелось это признавать, но она была права. Долгое время нам удавалось выживать за счет расположения кредиторов и папиных обещаний все оплатить. Все то немногое ценное, что у нас было, исчезло в ломбарде герра Касселя, на вырученные деньги мы выплатили долги, и больше у нас ничего не осталось. Кольцо Короля гоблинов, подвешенное на простой бечевке, тяжестью давило на мою грудь. Какой бы ни была истинная стоимость этого кольца, для меня оно было бесконечно более ценным. Мой сдержанный юноша подарил его мне, когда мы обменялись клятвами, и снова – когда их нарушили. Это кольцо являлось символом власти Короля гоблинов, но прежде всего оно было обещанием, что его любовь сильнее Древних законов. А как назначить цену обещанию?

– Могу пойти я, если хочешь, – предложила сестра. – Я поговорю со священником.

Внезапно в моей памяти всплыл образ церковных ступеней с дорожками соли. Я помнила, что пастор был самым пожилым человеком в нашем городке – наверное, самым старым после Констанцы. Церковный человек, но я подозревала, что также он был хранителем старой веры.

– Нет, я схожу, – быстро сказала я. – Я поговорю с пастором.

– Пастором? – удивленно спросила Кете. – С этой мерзкой старой крысой?

– Да. – Я смутно помнила, что, будучи ребенком, видела, как пастор оставляет на ступенях заднего крыльца вафли и вино. «Для фей, – говорил он. – Наш маленький секрет, фройляйн». Я была уверена, что он один из тех, кто принадлежал Эрлькёнигу.

Кете была настроена скептически:

– Ты уверена?

Я кивнула.

– Хорошо, – со вздохом сказала она. – Я скажу маме.

Я кивнула.

– Пожелай мне удачи.

– Не удача нам нужна, – мрачно произнесла сестра. – А чудо.

Улицы выглядели опустевшими. Непривычный для этого времени года холод держал всех взаперти, и городок как будто сжался, пристыженный. На улице почти никого не было, никто не спешил по делам, а те несколько человек, которых я все же встретила, брели, понурив голову и не поднимая глаз. Лица были напряжены, а воздух до такой степени пропитан тревогой, что становилось трудно дышать. Я сказала себе, что ничего странного в этом нет: в конце концов, мы только что похоронили нескольких жителей города, скончавшихся от таинственного мора.

«Заколдованные», – прошептали у меня в голове голоса старейшин.

Я стряхнула с себя тревогу и плотнее завернулась в красный плащ.

Городская церковь стояла на восточной окраине города, и ее западный фасад выходил прямо на рыночную площадь. Ее легко можно было узнать по изогнутой колокольне, которую на протяжении многих лет все отстраивали и отстраивали заново. Наш маленький городок, в отличие от крупных и значительных поселений, не мог позволить себе красивое место для отправления религиозных обрядов. Побеленные стены нашей церкви были уродливыми и грязными, неф и алтарь лишены украшений. Как говорилось в записях, это было самое старое здание на многие мили вокруг, построенное в те времена, когда Карл I Великий еще являлся королем язычников.

В перерывах между службами двери церкви были закрыты, но не заперты, и любой паломник в поисках утешения и успокоения мог зайти внутрь. Я никогда не приходила сюда за милостью Божьей, поскольку, если у меня и было святое место, это была Роща гоблинов. Я сомкнула ладонь вокруг кольца на шнурке и почувствовала себя так, будто готовилась совершить противозаконный, хулиганский поступок. Глядя на деревянные двери, впервые в жизни я заметила, что панели, покрывающие их, украшены резьбой. Фигуры были странными, некрасивыми и кривыми, но детали показались мне симпатичными. Мой взгляд привлекла нижняя часть правой панели, на которой была изображена высокая, худая фигура с бараньими рогами, стоящая посреди цветочного поля. Розы? Маки? …Дьявол? Я прищурилась. Вдоль краев как будто было что-то нацарапано, но очень уж неразборчиво. Письмо? Послание?

Я опустилась на колени, чтобы взглянуть вблизи. Готическим шрифтом там были выведены слова: Ich bin der umgedrehte Mann[13].

«Я – мужчина наоборот».

Дурное предчувствие ледяными пальцами царапнуло мне спину. Я вздрогнула, и волоски на руках встали дыбом.

«Незнакомец приходит, цветы уходят».

Я подскочила и, испуганно взвизгнув, споткнулась о подол собственной юбки. Рядом со мной стоял старый пастор, который возник из ниоткуда, как поганка после весеннего дождя. Я узнала его по пучкам волос на макушке и большому безразмерному черному платью. В этих краях он являл собой привычное зрелище: обычно пастор сидел на ступенях церкви, будто на насесте, как странная маленькая горгулья, и глядел на прохожих из-под кустистых белых бровей.

– П-простите?

– Надпись. Вот что там написано: «Незнакомец приходит, цветы уходят». – Пастор указал на панель передо мной, на которой была вырезана фраза на латыни: HOSTIS VENIT FLORES DISCEDUNT.

Фигура с рогами исчезла, и на ее месте оказался юноша с вытянутыми вперед руками. Его голову венчала корона, а вокруг него резвились и играли ягнята. Это было изображение нашего Владыки и Спасителя, а не дьявола. Не Эрлькёнига.

Я не сошла с ума. Не сошла.

Не сошла.

– Д-да, понимаю, – заикаясь, пролепетала я.

Темные глаза пастора заблестели. При ближайшем рассмотрении я заметила, что мягкие как хлопок волосы торчали и из его ушей, вдоль челюсти и по краю подбородка, делая его похожим на только что вылупившегося цыпленка.

– Ты можешь? Ты можешь видеть то, что перед тобой, но видишь ли ты дальше кончика своего носа?

– Простите? – В замешательстве спросила я и смущенно поднесла ладонь к носу.

Он этого как будто не заметил.

– Читая древние истории, можно многое узнать, – продолжал он. Старый пастор вел церковный реестр, записывая даты рождения, бракосочетания и смерти в нашем городке. – Ты начинаешь видеть модели. Циклы. Ты понимаешь: то, что приходило раньше, придет снова.

У меня не было ответа на столь загадочное утверждение, так что я промолчала. Я начала жалеть, что пришла сюда.

– Но я не думаю, что ты здесь для того, чтобы изучать древние истории, фройляйн, – произнес пастор с лукавой улыбкой.

– Я… г-мм… нет. – Мои пальцы переплелись в складках передника, и я набралась мужества озвучить свою мольбу. – Я пришла… я пришла просить вас об одной милости.

– Милости? – Пушистые и белые как хлопок брови заинтересованно поднялись. – Что Божий дом может для тебя сделать, дитя мое?