Мы — их спасители.

Ходивший на разведку Цзин возвращается и сообщает, что восставшие заняли мэрию и выбросили с балкона труп мэра. За несколько часов ненависть охватила весь город, опьяневшие от крови люди убивают коллаборационистов и японских эмигрантов. Китайские солдаты, рекрутированные в маньчжурскую армию, повернули штыки против японцев и окружили вражеские части в казармах.

Минь приставляет к стене лестницу, и мы лезем наверх. Перед нами простирается море крыш, похожих на серую, с серебристым отливом, рыбью чешую. Извилистые улицы напоминают борозды вспаханного поля. Платаны с голыми ветками тянутся вверх, подобно изящным иероглифам. В центре города к лилово-желтому небу поднимаются черные дымы. В воздухе стоит шорох крыльев тысяч обезумевших воробьев.

Мы слышим выстрелы, мешающиеся с криками и торжествующими возгласами, бьют барабаны. Некоторые кварталы мрачны и безлюдны, в других царит оживленное веселье. За городскими стенами клубится густой туман.

Хватит ли у мятежников сил, чтобы противостоять подкреплению, которое наверняка пришлют японцы?

Во время короткого обмена любезностями я узнаю, что мадам Виолетта, хозяйка Масаё, — уроженка Токио. Встреча на чужой земле с жительницей родного города доставляет мне тихую радость, при таких обстоятельствах чужие нам люди сразу становятся родными и близкими. Мадам Виолетта угощает меня сакэ и задает тысячу вопросов о моей прежней жизни. Я отвечаю тем же. Она рассказывает, что ее муж и дети погибли во время землетрясения, и достает из рукава кимоно крошечную детскую туфельку — единственное, что осталось ей на память о сыне.

Прошло четырнадцать лет, и мне почти удалось забыть страшную картину стихийного бедствия. Слезы мадам Виолетты пробуждают в памяти воспоминания о тех ужасных днях.

Катастрофа произошла в полдень. Только что прозвонил колокол, отпускающий нас на большую перемену. Внезапно начали опрокидываться стулья, полетел на пол мел. Я подумал, что расшалился кто-нибудь из товарищей, засмеялся и захлопал в ладоши, но тут с глухим стуком опрокинулась черная доска, поранив осколками многих учеников. Задрожали стены. Тяжелые деревянные парты катались от одной стены класса к другой. Один мальчик никак не мог выбраться и пронзительно кричал от боли и ужаса. Не успели мы его вытащить, как на головы нам дождем посыпалась штукатурка.

Учитель подбежал к окну, открыл его и приказал нам прыгать. Я первым бросился в пустоту. Наш класс находился на третьем этаже, и я благополучно приземлился в траву. Другие дети последовали моему примеру. Мальчики, прыгавшие с верхних этажей, получили вывихи и ушибы, мы хватали их за плечи и тащили в сад, подальше от школы. Фасад здания дрожал все сильнее, из трех главных дверей вываливались на улицу ученики. Без головных уборов, в разодранных мундирчиках и окровавленных рубашках, они расталкивали друг друга и дрались, чтобы добраться до выхода и спастись. Неожиданно стены школы начали медленно и неуклонно складываться внутрь, обрушились и оба крыла здания.

В саду было черно от народа. Люди кричали, стонали, разбегались в разные стороны, падали, ползли по земле. Земля пульсировала. Мощеные аллеи, по которым я столько раз пробегал, колыхались, как лента. Мы хватались за деревья, но стволы гнулись и раскачивались, отшвыривая нас на землю. Ни за траву, ни за кусты зацепиться не удавалось. Из земных глубин поднимался таинственный гул, поток камней низвергался с глухим треском, напоминающим звук разрываемого надвое шелка.

Потом толчки прекратились. Учителя и надзиратели собрали нас и усадили в кружок на спортплощадке. Они запретили нам двигаться и принялись перевязывать раненых и переписывать отсутствующих. Я заметил вдалеке младшего брата и расплакался от счастья. Следом за мной заплакал еще один мальчик, и скоро плакали уже все.

Нам не позволили искать под обломками выживших, велев терпеливо ждать спасателей. Но и в пять часов пополудни за нами никто не пришел. Ветер дул все сильнее. Из здания напротив вырвались языки пламени, в небо взметнулся столб черного дыма, лишив нас возможности дышать. Я воспользовался всеобщим замешательством, перебрался через разрушенную стену и оказался на улице.

То, что я увидел, напоминало ад. Токио больше не было. Дома еще стояли, поддерживая друг друга, но улицы исчезли под слоем битого кирпича, обломков дерева и осколков стекла. Перекрикивались, ища друг друга, люди, но имена звучали в пустоте. По развалинам с жутким смехом бродил сумасшедший. Три монахини голыми руками разбрасывали обломки на руинах церкви в надежде услышать голоса выживших.

Ветер разносил огонь, поджигая все новые дома. Было всего шесть часов, но из-за взлетавших в небеса туч пепла день стал похож на ночь.

Последующие события я помню смутно. Знаю, что пробирался по городу ощупью в душной жаркой темноте, через завалы, повсюду валялись трупы, выжившие искали хоть какое-нибудь укрытие. Не помню, как я добрался до дома. Недалеко от двери, на стволе поваленного дерева, сидела Матушка, у ее ног на земле лежало то немногое, что ей удалось спасти. Моя маленькая сестричка испуганно прильнула к ее коленям. Звук моих шагов вывел мать из задумчивости, она повернула голову, вскочила, рванулась ко мне, и я понял: случилось худшее.

— Папа умер.

Всю ночь я просидел над мертвым телом отца. Его лицо было спокойным, как у человека, созерцающего рай, а руки бледны, как будто он коснулся ледяного холода вечного мрака. Время от времени я вставал и уходил в тот конец сада, откуда был виден весь город. Токио горел, превратившись в гигантский костер.

Легенда гласит, что Япония — это плавучий остров, стоящий на спине рыбы-кота. Когда эта рыба начинает шевелиться, происходят землетрясения. Я пытался вообразить чудовищное тело водной кошки. Душевная боль, как лихорадка, ввергала меня в полубессознательное состояние. Уничтожить бога было нам не по силам, но мы могли выместить свое отчаяние на соседях. Китай, необъятный и процветающий, находился под боком, на расстоянии вытянутой руки. Там мы обеспечим будущее наших детей.

Вошедшая Масаё прерывает ставшую невыносимой беседу. Она кланяется в ноги безмолвно плачущей хозяйке и, деликатно взяв меня пальчиками за рукав, ведет к себе в комнату.

До наступления ночи партизаны ушли в горы. К ним присоединились восставшие солдаты. За один вечер охватившая город патриотическая горячка спала.

Уже на следующее утро на улицах появились японские патрули. Образовавшееся временное правительство во всеуслышание объявляет, что будет преследовать мятежников до полного их уничтожения, а поскольку настоящих революционеров они найти не в силах, то отлавливают воров и нищих.

Новый мэр объявляет о проведении целой серии культурных мероприятий, дабы восстановить пошатнувшуюся маньчжуро-японскую дружбу. Японская армия благосклонно выслушивает льстивые речи и снисходит до прощения, согласившись забыть неприятный эпизод. Возвращение к нормальной жизни совершается неуловимо, как взмах ресниц. Наступивший апрель несет с собой свет и солнце. В школах возобновляются уроки японского.