Попробую высказать эту мысль совсем просто. Политкорректная правка русского языка проводится без учета самого языка и языковой интуиции его носителей, а как бы по аналогии с английским. Более того, эта правка зачастую проводится в довольно травматичной для обычных носителей языка форме. В языке почти все основано на привычке. Поэтому обвинение носителей языка в расизме, сексизме, гомофобии и так далее на основании того, что они произносят нейтральные и привычные для них слова, несправедливо, а именно этим часто подкрепляется требование отказа от этих слов. Тем более что большая часть носителей языка вообще находится вне контекста политкорректной дискуссии.

В этом смысле показательна дискуссия о названии различных сексуальных ориентаций. Например, слова «гомосексуализм» и «гомосексуалист» объявляются недопустимыми без каких-либо лингвистических оснований. По мнению многих носителей языка, они не содержат отрицательной оценки (в отличие от ряда грубых слов, называющих эту сексуальную ориентацию), а суффиксы «изм» и «ист» выражают широкий спектр значений. Тем не менее, людям, использующим эти слова, приписывается (как кажется, совершенно необоснованно) гомофобия. Но даже замена этих слов на предложенные «гомосексуальность» и «гомосексуал», которые построены по той же словообразовательной модели, что и «гетеросексуальность», и «гетеросексуал», не обеспечивает политкорректности в полной мере. В других дискуссиях эти слова, как и слово «голубой», объявляются недостаточно корректными и должны быть заменены словом «гей». Все эти языковые изменения не опираются ни на какие лингвистические исследования, это в большей степени декларации, но самое странное, что непонятно, кто является их автором, кто выходит с этими предложениями или требованиями, кого следует считать субъектом этих языковых изменений. Как правило, мы узнаем о них из дискуссий в социальных сетях, где речь идет о трансляции чего-то известного и очевидного.

Гораздо менее травматичным для носителей языка следует считать путь, выбранный инвалидным сообществом: политкорректные замены постоянно обсуждаются и внутри него, и с привлечением лингвистов и журналистов, причем последним предлагается пользоваться разработанными рекомендациями. В этом случае становится очевидно, что политкорректность – благо и ее распространение залечивает травмы, не порождая новые. А вот использование языка в качестве своего рода социальной дубинки против воображаемых идеологических противников политкорректность только дискредитирует и раскалывает общество еще и по языковому принципу.

«У старых слов старые проблемы»

Елена Иванова, кандидат филологических наук, доцент РГГУ:

Действительно ли язык определяет сознание? Если мы будем обсуждать это в строго научном смысле, например, с точки зрения философии языка, или генетики, или психологии, то получим очень разные и совсем не простые ответы. Среди которых, может быть, самым честным будет: «у нас нет удовлетворительного ответа на этот вопрос». Если бы язык в буквальном смысле определял сознание, то многие социальные проблемы решались бы просто. Мы перестали бы называть людей «бомжами», «даунами», «шизофрениками» и от этого перестали бы дискриминировать их.

Проблема в словах или в значениях? Все же прежде всего дело не в самих словах (форме), а в содержании, в понятиях. БОМЖ – исходно юридический термин, человек без определенного места жительства. И в этом значении никакого ущемления прав не было. Оно появилось со временем, отражая отношение общества к образу бомжа, к проблеме. Нередко бывает, что лучше стараться внести новый смысл в имеющееся слово, переосмыслить его. Просто потому, что альтернативой станет, например, очень сложный заимствованный термин, который будет трудно приживаться в языке, или выбор из синонимов, который нередко приводит к смене шила на мыло.

У старых слов старые проблемы – связанные с ними стереотипы и огромная распространенность в текстах. Замена таких слов новыми или изменение смыслов – процесс очень сложный и достаточно долгий. Но зато есть преимущество – можно быстрее начинать обсуждение, общественную дискуссию, потому что люди понимают, о чем речь. Новым словам (чаще всего это заимствованные слова) легче придавать нужные смыслы, сразу вкладывать желаемое отношение. Но зато сложнее с тем, чтобы просто начать говорить о проблеме, вывести ее из зоны молчания или табуирования, сделать понятной.

Желая найти корректное наименование, мы не должны забывать, что слово будет работать в разных ситуациях: нужен юридический термин для законов, нужен научный термин, приемлемое обозначение для публицистического обсуждения, фандрайзинговых текстов, понятное для бытового общения и так далее. Всегда ли возможно, чтобы эта сложная система регистров и жанров существовала за счет одного слова? Редко так бывает. Но устойчивое закрепление нужных смыслов происходит только тогда, когда существует полноценная система словоупотребления. Просто потому, что это означает, что закон не противоречит обиходной практике, а наука не говорит противоположное публицистике.

Платформа TED X London 5 сентября 2020 года написала в своем твиттере следующее: «No, that’s not a typo: ‘womxn’ is a spelling of ‘women’ that’s more inclusive and progressive. The term sheds light on the prejudice, discrimination, and institutional barriers womxn have faced, and explicitly includes non-cisgender women». Перевести это в полной мере не получится из-за разницы в английской и русской орфографиях, но смысл такой: «Нет, это не опечатка: womxn – это более инклюзивное и прогрессивное написание слова women (женщины). Термин проливает свет на предрассудки, дискриминацию и институциональные барьеры, с которыми сталкивались женщины, и открыто включает в это понятие всех нецисгендерных женщин».

Что это вообще такое? Не что иное, как насильственное вмешательство в язык (привет лингвистам из предыдущей главы!). В слове women отчетливо присутствует слово men (мужчины), и замена в нем буквы «е» на «х», по-видимому, не только должно исключить мужской дух из понятия, но и включить туда всех трансгендерных женщин и небинарных персон. Произносится новое слово как «уименкс», и, оказывается, его уже пару лет используют разные американские феминистские сообщества. Но одно дело – активисты, а другое – уважаемые институции. Перед нами факт и свежий пример влияния современных общественных настроений на язык.

В предыдущей главе мы уже коснулись некоторых примеров из английского, вроде horizontally gifted и vertically challenged. Есть в английском и не такое: например, motivationally challenged (испытывающий трудности из-за уровня мотивации) вместо lazy (ленивый), chronologically challenged (испытывающий трудности из-за времени) вместо unpunctual (непунктуальный) и много всего подобного. Можно над ними смеяться, а можно смотреть на наше возможное будущее. Нравится нам это или нет, но большинство современных заимствований приходит с Запада, в частности, из английского языка. Проникновение политкорректности в язык не исключение. Она родилась в США в 1970-е годы и с тех пор только набирает силу – хотя и критиков у нее огромное количество.

Первое и наиболее знаковое изменение в лексике под влиянием политкорректности – появление слова African American и полная маргинализация n-word («слова на букву н») – настолько, что его уже нельзя ни написать, не произнести, даже в качестве негативного примера. Новый термин проник в другие языки, в том числе в русский, и хотя изначально у нас слово «негр» не имело никакой негативной окраски и просто обозначало расу, «афроамериканец» уже вытеснил «негра» и у нас, хотя настоящей общественной проблемы это вытеснение не выражает: расизм в России носит совсем другой характер, чем в США, и на афроамериканцев если и распространяется, то в несопоставимо меньшей степени.