Постепенно, вслед за английским, в русском происходят и другие замены: «секс-работа» (sex-work) и «секс-работник» (sex worker) вместо «проституции» (prostitution) и «проститутки» (prostitute). «Люди с инвалидностью» (people with disabilities) вместо «инвалиды» (the disabled, the handicapped). «Слабослышащий» (hearing impaired) вместо «глухой» (deaf), «невербальный» (nonverbal) вместо «немой» (numb). «Бортпроводник» и «бортпроводница» (flight attendant) вместо «стюард» и «стюардесса» (steward, stewardess). И так далее. Понятно, что русский и английский – очень разные языки, и многие корректные термины конструируются у нас по-своему, но тенденция приходит из английского.

Происходит это с некоторым понятным запозданием, и многие слова, которые в английском уже обрели свежий корректный аналог, у нас остаются (пока?) нетронутыми. Во многих американских ресторанах уже не существует понятий waiter и waitress («официант» и «официантка» – вместо них гендерно-нейтральное waiter person (устоявшегося перевода нет)). Вместо привычного cameraman («оператор») сейчас принято говорить camera operator (тоже «оператор», но без слова man). То же самое со словами postman («почтальон») – вместо него mail currier; fireman («пожарный») – вместо него fire fighter; policeman («полицейский») – вместо него police officer; businessman – теперь businessperson. То есть везде, где есть слово man, от него стараются избавиться. Кстати, слово «персона» уже активно проникает в русский и часто заменяет слово «человек» (например, «небинарная персона»).

Вместе с конкретными словами в русском вслед за английским появляются и термины, обозначающие разные виды дискриминации. Если сексизм, расизм, гомофобия звучат для русского уха уже привычно, то современные лукизм (дискриминация по соответствию определенным стандартам внешности и красоты), эйблизм (притеснение лиц с физическими недостатками), эйджизм (дискриминация по возрасту), фэтфобия (дискриминация толстых людей), трансфобия (непринятие трансгендерных людей) знакомы еще не всем. А есть еще масса слов, которые еще не дошли до нас – и снова, добро пожаловать в языковую машину времени. Вот вам alphabetism (притеснение кого-то из-за его имени, фамилии или аббревиатуры, которое образуют его инициалы), beardism (дискриминация лиц мужского пола из-за растительности на лице), diseasism (нетерпимое отношение к больным людям), faceism (дискриминация людей из-за непривлекательных черт лица), genderism (дискриминация по половому признаку – не путать с сексизмом).

Язык отражает общественные настроения и очень быстро реагирует на изменения. Политкорректный язык – яркое и наглядное тому подтверждение. Можно радоваться, что «одиозные выражения» и «насилие над языком» еще не постигло нас в той мере, в какой это происходит в США, а можно, напротив, печалиться, что мы снова отстаем. Это как посмотреть. У них Харви Вайнштейн, приговоренный к 23 годам тюрьмы за разные случаи сексуального насилия, и Кевин Спейси, только обвиненный в харассменте, но уже исключенный из киноиндустрии и полностью стертый отовсюду даже в буквальном смысле слова. А у нас депутат Слуцкий, с которым, несмотря на многочисленные обвинения в сексуальных домогательствах, не случилось ровным счетом ничего. У нас медийные персоны мужского пола, сексуальные скандалы вокруг которых не вызывают ничего, кроме двухдневной бури в соцсетях. У нас, в конце концов, так до сих пор и не принятый закон о домашнем насилии – отсюда сестры Хачатурян, которых судят за убийство отца-насильника, отсюда Маргарита Грачева, которой бывший муж отрубил кисти рук, отсюда тысячи подобных трагедий по всей стране. Многие скажут (и говорят): где здесь связь? Причем тут корректный язык и реальные преступления? Связь здесь прямая, и имя ей – насилие. В английском языке есть понятие zero tolerance – дословно «нулевая степень терпения». В обществе, где есть zero tolerance к насилию, оно не допускается и в языке. А в обществе, где сказать «бомж» или «наркоман» – это «а что такого?», позволено и все остальное: дискриминация, домогательства, изнасилования и прочее.

Перейдем непосредственно к словарной части книги. Она состоит из пяти тематических разделов: заболевания и ограничения, психические расстройства, социально уязвимые группы, ЛГБТ+ и секс. Перед каждым разделом есть небольшая вводная часть, а сами слова сгруппированы по принципу «не стоит», «лучше использовать» и комментарий, почему. При этом в графе «не стоит» указаны три степени «неправильности» слова или выражения: неверно (самая крайняя степень – то есть слово ошибочно или противоречит действительности), некорректно (обидное, неуважительное, устаревшее или патологизирующее слово) и можно по-другому (в целом, слово или выражение терпимо, но существует еще более вежливый и корректный вариант). Эти степени указаны в скобках под словом. В рамках каждого раздела все слова организованы в алфавитном порядке по «неправильным» словам (то есть по графе «не стоит»).

Этот список заболеваний и особенностей может быть неполным, и если какие-то слова в него не вошли и возникает вопрос, как корректно назвать человека с определенной особенностью, основное правило такое: нужно избегать патологизации, то есть не объединять человека и его особенность, заболевание. Например, «шизофреник» – это патологизация, а «человек с шизофренией» или «человек с диагнозом шизофрения» – корректно, потому что психиатрический диагноз – не единственная характеристика человека, а всего лишь один из аспектов его жизни. Слово «шизофреник» ставит клеймо, как будто говорит, что это единственное, что нужно знать о человеке. По этой же причине некорректно говорить «инвалид», «невротик», «колясочник» и так далее. Это же правило распространяется на словосочетания, где есть прилагательное и существительное: «трудный подросток» или «депрессивный человек». «Трудный» и «депрессивный» – не единственные качества людей, не говоря уже о том, что сами по себе эти определения расплывчаты и субъективны.

СЛОВА