Эмили рывком села.

— Сэр! — Возле камина что-то грохнуло, металл стукнулся о камень.

Сэр.

Эмили схватилась за щеки. На ночь она сняла бакенбарды, очень уж сильно под ними чесалось. Впрочем, на ней был длинный ночной шерстяной колпак и настоящая мужская ночная рубашка.

— Простите, — выдохнула она, надеясь, что горничная ее толком не рассмотрела, и натянула одеяло до самого носа.

— Я думала, вы еще спите, сэр, — сказала горничная, снова поворачиваясь к камину. Эмили видела только бледный силуэт в темноте, а корзинка с растопкой казалась не меньше горничной. Камин был совсем небольшим, что, разумеется, совершенно естественно, напомнила себе Эмили, — ведь она спит наверху, со слугами, а не в шикарных спальнях внизу.

Роскошные спальни, предназначенные для герцога, его семьи и почетных гостей: со стенными панелями, оклеенные обоями, с позолотой, украшенные шелками и картинами маслом, просторные, обставленные превосходной мебелью.

Эмили припоминала несколько деталей прошлой ночи, когда она готовилась ко сну, — у нее осталось общее впечатление чистоты, простой, но приятной комнаты, обставленной всего лишь несколькими необходимыми предметами мебели, с единственным окном, на котором висели полосатые занавески. Простыни под пальцами шерстяные, гладкие, без каких-либо украшений. Комфорт, но не роскошь.

— Вы знаете, сколько сейчас времени? — спросила Эмили у горничной.

— Ну как же, думаю, около шести, — ответила та, распрямляясь. — Ну вот. Будет тепло и славно, вы и глазом не успеете моргнуть.

— Спасибо.

Горничная повернулась и крепко ухватилась за ручку корзинки.

— Вы бы поскорее поднимались, чтобы успеть на завтрак, сэр.

Завтрак? Сознание Эмили все еще туманилось от усталости. Пяти часов сна явно недостаточно, чтобы прийти в себя после драматических событий предыдущего дня. Завтрак? Желудок отозвался голодом, но она даже представить себе не могла, как спустить тяжелые ноги с кровати и влезть в рубашку, брюки и простой шерстяной жакет.

Горничная вышла, погромыхивая корзинкой. Эмили упала на спину и стала рассматривать серый потолок. Рассвет за окном еще и не собирался начинаться. Ну хоть ветер ненадолго затих, убаюканный приближающимся восходом солнца.

Завтрак. Стало быть, герцог из жаворонков. А поскольку жаворонки с презрением смотрят на тех, кто не встает при первых криках петуха, пожалуй, стоит последовать совету горничной и начать шевелиться.

Полчаса спустя, застегнув брюки и тщательно приклеив бакенбарды, Эмили вышла в широкий коридор. Рассвет наконец-то просочился в окна — рассвет поразительной силы и яркости, предвещающий настоящее солнце. Эмили рассеянно отметила классические размеры коридора, отполированный мрамор, изысканность лепнины. Очевидно, Эшленд-Эбби перестроили около столетия назад, решила она, и за немалые деньги. Еще ребенком Эмили гостила у Девонширов в Чатсуорте (ее мать в девичестве близко дружила с леди Фредерик Кавендиш) и сейчас, тут, ощущала отголоски того формального великолепия, тех масштабов и пропорций. Каждая картина в позолоченной раме висела на своем месте, все углы были идеально прямыми, каждая складка на драпировках уложена правильно, и ни одна пылинка не портила цвет.

Комната для завтраков, не сомневалась Эмили, должна быть расположена так, чтобы не упустить ни единого луча скудного солнечного света Йоркшира. Она покрутилась на месте, определила, куда падает свет, и повернула направо, в восточное крыло.

Она проходила сквозь одну дверь, сквозь другую, сквозь последовательность невозможно безукоризненных салонов, закончившихся огромным коридором с завешанными портретами стенами. Эмили остановилась, услышав звяканье фарфора и низкий звучный голос.

Эмили поправила воротник и шагнула в направлении звуков.

— Могу я помочь вам, сэр?

Эмили остановилась и повернулась. Перед ней стоял дворецкий — как там его зовут? Симпсон? — серьезный голос куда суровее, чем заданный вопрос, осанка до боли безупречна. Манишка настолько белая, что ее можно принять за гипсовую, а не за льняную.

Эмили выпрямила спину и вздернула подбородок.

— Я иду завтракать, благодарю вас. Позвольте пройти.

— Мистер Гримсби, — ледяным тоном произнес дворецкий, — полагаю, вам известно, что прислуга завтракает внизу, в столовой для слуг.

Прислуга.

Кровь отхлынула от лица Эмили, чтобы мгновением позже жаркой волной прихлынуть обратно. Кожа под бакенбардами невыносимо зачесалась. Глядя в бесстрастные темные глаза Симпсона, она изо всех сил старалась не дрогнуть, не выдать себя даже движением век.

— Разумеется, — произнесла она, когда в горле все успокоилось. — Возможно, вы сообщите мне, куда идти, мистер Симпсон, если вас не затруднит.

Он не шелохнулся.

— Обратно по коридору, мистер Гримсби, и направо. Лестницу для прислуги вы увидите в конце коридора.

— Благодарю, мистер Симпсон. Доброго вам утра.

Эмили повернулась и заставила ноги нести себя по гулкому коридору. Столовая для прислуги, разумеется. Эта великолепная архитектура, это звяканье бесценного фарфора больше для нее не предназначаются.

«Я обедала в Чатсуорте! — хотелось ей крикнуть через плечо. — Сидела за столом с монархами! Я — кузина чертовой царицы! Ладно, дальняя родственница, но все равно».

Но, конечно же, так намного лучше. Внизу она сумеет укрыться как следует. Что, если к Эшленду приедут знатные гости? Те, с кем она могла встречаться во время прежних посещений Великобритании? За столом герцога ее могут увидеть и заметить. Начнут задавать вопросы. Среди прислуги она будет невидимкой. Никто не замечает слуг.

А ведь цель именно в этом, верно? Скрыться.

Башмаки Эмили гулко клацали по мраморным плиткам. Она повернула направо и увидела лестницу в конце коридора, ведущую в неизвестный ей мир внизу.

Повернулись сразу двадцать голов, когда Эмили вошла в дверь столовой для прислуги. Разумеется, она к этому привыкла — когда принцесса Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа входила в комнату, люди обычно замечали это.

Но на этот раз все по-другому. Эмили одета не в шелка и жемчуга, а в подбитое ватином черное сукно, и на лице у нее курчавые бакенбарды. Глаза, обращенные к ней, не светятся благоговением и восторгом, а полны оскорбительного и даже враждебного любопытства. Одно лицо Эмили узнала — утренняя горничная, с тощими щеками и широко распахнутыми глазами. Только она одна и улыбалась.

— О, доброе утро, сэр! Вы чуть не пропустили завтрак, а ведь я вас предупреждала.

— Прошу прощения, — сказала Эмили. — Я еще не знаком с планом дома.

Кто-то хихикнул. Пожилая женщина, сидевшая во главе стола, справа от пустого стула, положила ложку и промокнула салфеткой уголок губ.