Отказу ему не чинили, и тем же вечером стал Ефим Парфенов вольным казаком и отправился вместе со Стенькой вниз по Волге.

...После неудачи под Черным Яром осторожный Разин хитростью справился с засадой астраханского воеводы Хилкова, каковую тот учинил на Стенькино войско на низовом волжском протоке – Бузане. А далее, привлекая к себе все новых и новых людей и пользуясь тем, что охотники и рыбные ловцы хорошо знали здешние места и всяко помогали разинцам, Стенька беспрепятственно прошел по малым протокам и камышам и по чистой воде двинулся вниз по Волге.

В Красноярском городке Стенькино войско разбойным путем пополнило военные припасы, отобрав оные у государевых людей. Ефим рвался в самую гущу любой заварухи, дабы скорейшим образом обрести воинскую славу.

...А Степан Тимофеевич, как уважительно поминали своего атамана казаки, зло шутил над боярами да стрелецкими начальниками, когда отвлекался от невеселых дум. Его одолевали мысли, что слабо еще его вольное войско: две тысячи душ – еще не сила перед стрелецкими полками да рейтарами, крепка защита у волжских городов и зело опасен астраханский воевода Хилков, бывалый вояка и тертый калач. А до Персии далеко, и назад возвертаться без хороших зипунов суромно и нелепо, когда только-только его казаки погуляли по Волге, пощипали торговых людей да погрозили Царицыну.

Потому в великой тайне держал Степан свои замыслы и все лето обменивался тайными грамотами с яицкой голутвой, где ждали его как избавителя и заступника. Атаман твердо обещал: ждите, мол, буду!

С наскоку казаки справились в устье Яика со стрелецкой засадой. А Разин сказал стрельцам, что зовет их с собой, а иные вольны идти своей дорогой. И, не мешкая, двинулись далее по реке вверх к Яицкому городу.

Хоть и мал, да грозен был городок, крепость была изрядная, знатно пушками укрепленная. И власть прочно держали домовитые казацкие старшины, и стрельцы стояли там крепкие, в боях не раз бывшие. Потому не стал Стенька брать Яицк с наскока, а встал поодаль укрепленным лагерем.

Но напрасны были надежды стрелецкого головы, что испугаются воры пушек, да и уйдут с миром: через несколько дней Разин все знал о городе. Доложили ему лазутчики, что пробирались тайно из Яицка, сколько воинского припаса в крепости, которые стрельцы да казаки будут воевать супротив Степана Тимофеевича, а которые – нет; и сошлось, что некому защитить с виду грозный городок, потому что простой люд зело много потерпел от местных богатеев и ждет не дождется своего избавителя, чтобы раздуванить их животы промеж всей яицкой голытьбы. И задумали они справиться с крепостью хитростью.

...Сорок казаков во главе с Разиным подошли по утру к воротам и обратились к воеводе с просьбой пустить их помолиться. Иван Яцын, как человек богобоязненный, не мог отказать людям, ищущим утешения словом божьим, да и не много их было: мыслил воевода захватить Стеньку малою кровью и получить награду и милость от государя.

Степенно пройдя в отворенные стрельцами ворота, казаки вдруг выхватили из-под кафтанов кинжалы и кинулись на охранявших ворота стрельцов.

Завязался яростный бой. Ефим, что был вместе с мнимыми богомольцами, старался держаться поближе к Разину, который был в самой гуще битвы. Спрятавшиеся с ночи в ближайшей к воротам лощине казаки еще не успели добежать к своим на выручку, и окружавшие Стеньку бойцы с тревогой оборачивались на своего атамана. А тот рубился, ничего не замечая вокруг. Лишь счастливая звезда Степана, да недавно примкнувший к нему Ефим спасли удалого атамана от верной гибели. Молодой отважный казак перехватил летящий в предводителя кинжал. Разин заметил и запомнил это.

Вскоре стрельцы оказались зажаты между подошедшими основными казацкими силами и набежавшей с отдаленных улиц голутвой, вооруженной чем попадя. Городской люд кричал стрельцам, чтоб не учиняли кровопролития, что Степан Тимофеич не враг беднякам и казаки простому люду братья. И стрельцы в самом деле побросали оружие наземь, понимая невозможность сражаться далее.

Скорый на расправу атаман казнил голову и других стрелецких начальников, а затем Разинские казаки и яицкая голутва разбежались на грабеж по городу. Они не щадили приказных и торговых людей, чинили расправу над местными богатинами, а пограбленные животы со всего города тащили в дуван.

Опьяненный битвой Ефим носился по городку вместе с оравой голутвы и первый врывался в дома, выволакивал из подвалов спрятавшихся там, трясущихся купцов и устраивал над ними потеху, пока остальные ворошили кладовые. Молодой казак мало обращал внимания на возможность поживы, он считал, что его по справедливости наградит атаман.

Но в одной из очередных лавок его вдруг остановил алый взблеск, отмеченный краем глаза. Ефим развернулся в эту сторону и увидел скорчившегося в углу тщедушного трясущегося приказчика, который со страхом взирал на беснующихся людей, молитвенно сложив перед собой руки. На безымянном пальце правой руки подмигивал Ефиму кровавым глазом батюшкин перстень!

Далее Ефим действовал словно в бреду: мешалось у него перед глазами, казалось, что вместо руки приказчика, манит его снова в жаркую бездну отрубленная рука родителя. С налитыми кровью глазами сгреб он несчастного приказчика за шиворот и прошипел тому прямо в лицо:

– Где кольцо взял, иуда? Отвечай!

Дрожа и заикаясь, перепуганный мужичонка выговорил:

– Не погуби! Все скажу, все! Хозяин скопом купил шкатулку у заезжего гостя, а мне отдал за ненадобностью. Не погуби, милостивец!..

Но Ефим уже не мог остановиться: полыхание дьявольского камня отнимало разум. Казак перерезал приказчику горло, выпустил обмякшее тело и отрезал палец с надетым на него кольцом. Затем брезгливо пнул безжизненный труп и вышел из лавки.

Он надел кольцо на палец, не отрывая взгляда от камня, и в этот миг почудился ему злобный скрежещущий хохот, а руку словно охватило жарким пламенем, и красная пелена застлала глаза...

Немногим позднее Ефим пришел в себя и вновь посмотрел на отцовский перстень: камень был спокоен и беспросветно черен, словно и не было ничего, только бешенно колотилось сердце парня, будто собралось выскочить из груди, да по спине стекали струйки холодного пота.

А колечко, словно бы живое, уютненько так устроилось на пальце нового законного владельца. Притаилось выжидаючи. Восемь лет прошло, как оно ушло из семейства Парфеновых, и много чего случилось за эти годы.

...Отрубленная рука Харитона с перстнем на пальце оказалась на персидском корабле. Когда ж отплыли персы подальше от места побоища и стали прибирать палубу, то злосчастную руку, попавшую под лавку галерных гребцов-рабов, никто и не приметил. Только ночью, когда галера легла в дрейф и гребцы получили возможность немного поспать, один из них обнаружил этот жуткий обрубок.

Был это красивый молодец примерно двадцати лет. На галеру попал он недавно, поэтому непосильная работа еще не успела оставить свой след на его могучем теле, но рубцы от кнута уже покрывали его дочерна загорелую спину.