Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выскочил он из своего угла и говорит шишиге:
— Ну и не ложка я, не ложка! Ну и что? Зато я — самый настоящий домовой. А домовым быть лучше, чем ложкой.
— Подшлушивал? — сердится шишига. — Цветочек мой отнимать пришел?
Тут только Кузька герань заметил. Смотрит — жива герань. Листики зеленые, новые бутоны к окошку тянутся. Обрадовался он, подбежал к шишиге, лапку ему жмет, по плечу хлопает.
— Вот умница! Вот диво-диво удивление! Сама бабушка Настасья цветок выкинула, а ты смог его выходить! Вот радость!
Тут и шишига растаял. Все время ругаться и ворчать — очень тяжелая работа. Ни один шишига долго не выдержит.
— А вот бутончик, — хвастает он, — а вот еще один!
Полюбовались вместе геранькой, порадовались, а дальше что делать? Ссориться? Скучно. Лучше подружиться. Они и подружились.
— Кузька, — протягивает руку домовенок.
— Шишига, — представляется шишига.
— А имя у тебя есть?
— Имя? — задумывается шишига. — Кажется, где-то валялось. Но где — я не помню. Наверное, я его потерял.
— Вот тетеха беспамятливая, — всплескивает руками Кузька. — Ну ничего, найдешь. А если не найдешь, мы тебе новое раздобудем.
Знаешь, сколько бесприютных имен по свету мается! Сейчас главное не это. Сейчас главное — Фенечку в дом вернуть и Корогушу прогнать.
— Фенечку вернуть? — радуется шишига.
Полюбилась ему кошка. Не только за тортики полюбилась, а за мягкий животик, за нежный голосочек, за игривый характер. Хорошо было бы для такой кошки другом стать!
— А это не будет добрым поступком? — настороженно спрашивает он у домовенка.
— Конечно, будет, — радуется Кузька.
— Тогда я не буду Фенечку возвращать, — грустит шишига, — мне нельзя добрые поступки шовершать. От них шерштка выпадает и зубы отвалятся.
— Смотри! — горячится Кузька. — У меня зубы — во! Шерстка — во! Мышцы — во! Кулаки — во! И ничегошеньки не отваливается! А я этих добрых поступков несколько миллионов за семь веков насовершал.
— Нешколько миллионов? — удивляется шишига. — А это много?
— Даже больше, чем пять, — авторитетно заявляет Кузька.
— И ничего не отвалилось? — радуется шишига.
— Ничего! — выгибает грудь колесом домовенок.
— Тогда и я не боюсь! Тогда и у меня не отвалится! Тогда и я миллион добрых поштупков шовершу! А это даже больше, чем пять!
— Я вот чего надумал, — шепчет ему Кузька.
Сидят в норке шишига и домовенок, шепчутся, интриги плетут. Хорошо в норке у шишиги! Солнышко в окошко светит, цветочек стоит, постелька лежит, посуда чистая. И Корогуши нигде рядом нет. Не знает она про шишигину норку, да и знать ей незачем.
И вот пришел вечер.
— Свечку сгрыз? — спрашивает Корогуша.
— А как же! Вкушная швечка была! — отвечает шишига.
— Хорошо. Пока бабка будет новую искать, мы в темноте столько безобразий натворим, что отсюда не только кошки, но и люди сбегут. Дедушку в этот раз ронять будем?
— А как же? Уж больно он кричит занимательно. Обязательно будем, — хитрит шишига. — Вот весело будет!
На самом деле ему совсем не весело. Нет, правильно домовенок Кузька говорит, надо быстрее от Корогуши избавляться.
Понимает это шишига, но все равно побаивается: а вдруг, если он за Анютку заступится и Фенечку вернет, у него шерстка выпадет и зубы отвалятся? Жалко ему шерстку, а еще жальче Фенечку. К тому же Кузька обещал, что от добрых поступков никакого вреда не будет. А Кузьке можно верить. Хоть и не умеет домовенок хулиганить, а все равно — хороший.
Постепенно все в доме затихло.
Храпит дед, тихо сопит бабушка Настасья, ровно тикают ходики. Только Анютка не спит. Нельзя ей спать. Должна она помочь Кузьке и шишиге Фенечку вернуть и Корогушу прогнать. Нельзя ей спать, а хочется.
«Я только на минуточку глаза прикрою, все равно в темноте ничего не видно, — думает Анютка, — полежу так, а потом снова открою».
Мал Баюнок, да силен. И снов у него в запасе видимо-невидимо, один интереснее другого: и про далекие страны есть, и про принца на белом коне, и просто про коня, без принца. Выбирай — не хочу.
Сама не заметила Анютка, как уснула. Но это — ничего. Зато Кузька не спит. Домовые — они целыми неделями не спать могут и ничуть при этом не устают, потому что они совсем не такие, как люди. Сидит Кузька на своем шестке любимом, сидит, ножками болтает, хозяйство свое обозревает. Хорошо у него в хозяйстве! Порядок везде! Только кошки нет и гераньки самой маленькой на окошке не хватает.
Но это не тревожит домовенка. Знает он, что геранька в норке v шишиги стоит, живая-невредимая, а кошка за дверью притаилась, ждет своего часа. А вот и она. Только выходит почему-то не из-за двери, а из-под лавки.
Как она туда попала? Кузька ведь точно помнит, что в дом она не входила!
— Ой, голова бедовая, — вдруг вспоминает он, — это же не Фенечка, это Корогуша в нее обратилась!
Теперь надо быть внимательнее.
Вот увидела ненастоящая Фенечка бабушки Настасьи вязанье, улыбнулась противненько — ненастоящие кошки очень противно улыбаются — и тихо так к вязанию крадется. Хочет, наверное, весь носок распустить и нитки спутать.
Но не тут-то было. Спрыгнул Кузька с шестка своего да как плеснет кошке-Корогуше под ноги масла! Испугалась Корогуша, хотела было убежать, да лапы ее по маслу скользят.
Тут и шишига подоспел. Запрыгнул на стол и банку с вареньем прямо на Корогушу опрокинул. Взвыла Корогуша. Растеклось варенье от носа до хвоста, а Корогуши его страсть до чего не любят!
— Анютка — свечу зажигай, — командует Кузька, — шишига — из дома ее не выпускай, Фенечка — попугай ее хорошенько, чтобы век помнила, как в избу мою нос совать!
Такой тут гам поднялся! Анютка дрему прогнала, свечку припрятанную из-под подушки достала. Горит свеча ярко. Видно, как шишига Корогушу за хвост держит, из дома не выпускает, видно, как настоящая Фенечка в дом вбежала: глаза зеленым огнем горят, коготки из мягких лапок показались. Спинку кошка выгнула, шерсть дыбом, шипит — даже Кузьке страшновато стало. Чего уж про Корогушу-то говорить.
А кто бы на ее месте не испугался? Лапы по маслу скользят, варенье глаза залепило, за хвост кто-то держит, в ухо кто-то шипит, да еще перед самыми глазами два зеленых огонька горят.
Бабушка с дедом проснулись, видят — две Фенечки. Только одна вся в варенье да в масле, а другая — нормальная, чистая, на ту, что грязная, лапами машет и шипит. Ничего не могут понять дед с бабушкой Настасьей. А тут Корогуша сообразила наконец-то невидимой сделаться и растаяла в воздухе. Вместе с вареньем. В этот раз уже навсегда растаяла. Кому же захочется в дом возвращаться, где над тобой так подшутили? Корогуши только сами любят над другими шутить, а когда над ними шутят — обижаются. И от обиды уходят навсегда.