Они рассмеялись.

– Но скажи, почему ты все-таки уезжаешь?

«Почему?» – мысленно переспросила Ольга. Ее взгляд уперся в яблоню. А почему маленькие яблочки-китайки краснеют боками, обращенными к юго-западу, хотя солнце приходит с востока? «Брось, – одернула она себя, – отвечай на вопрос».

– Спрашиваешь почему? – Ольга повернулась к Наде. – Душно в городе. Он чужой. Я сама себе чужая в Москве. – Ольга усмехнулась, взяла белую, как арктический снег, салфетку со стола. Пальцы скручивали трубочку, стараясь сделать ее тоньше, тверже. – Сама знаешь, я пыталась привязать себя к Большой Земле. Но разве не ты, безжалостная, – она старалась вложить в голос как можно больше деланного возмущения, – пресекла мою самую отчаянную попытку?

Надя улыбнулась, светлые ресницы почти прикрыли глаза.

– Если бы ты точно знала, что хочешь именно этого, ничьи слова тебя не удержали бы. Сама знаешь.

– Ох, что я могла натворить. – Ольга по-детски всплеснула руками – салфеточный жгут упал на стол, потом скатился на пол. Ольга съехала по спинке дивана вниз, собираясь достать его. На самом деле она не хотела, чтобы Надя видела вспыхнувшие щеки.

– Но не натворила, – заметила Надя.

Ольга подняла салфетку. Откинулась на спинку дивана.

– Ты мудрая, Надя. – Вздохнула. – Ты такая родилась, я понимаю. В общем, мне надоело. – Она легонько хлопнула ладонью по столу. Салфеточный жгут подпрыгнул и снова упал на пол. Но теперь Ольга не заметила этого, она продолжала говорить: – Смотрю на дома: за каждым окном такие же, как я. Все они хотят того же, что и я. Не-е-т, мне надо на простор. Обратно.

Надя спросила:

– Зоя Григорьевна зовет? Понимаю. Судя по унтикам, которые ты привезла нам, она была у тебя только что.

– Совершенно точно.

– А родители? Они тебя не зовут? – спросила Надя.

– Нет. – Ольга покачала головой. – Я давно самостоятельная единица. – Она улыбнулась. – Давно, – повторила она. – Сама знаешь.

– Скажи честно, ты в детстве... не чувствовала себя отверженной? – спросила Надя, внимательно наблюдая за подругой.

– Да нет, что ты! – Ольга удивилась. – У меня все в полном порядке.

– Но ты видела своих родителей в лучшем случае по выходным. С утра до вечера они были на работе. И часто – ночью: люди болеют и по ночам.

– Как же, по выходным. – Ольга хмыкнула.

Она смотрела на Надю и думала: почему она знает все, даже то, чего знать не должна? Не от того же, что замужем за священником?

Если честно, поначалу Ольга немного опасалась, что Надя начнет затевать разговоры на «божественные» темы, она мысленно готовилась уйти от таких бесед, но так, чтобы не обидеть подругу. Ольга сторонилась Николая, но только поначалу.

Довольно скоро Ольга поняла, что они оба – и Надя, и Николай – живут той жизнью, которая им подходит, и вовсе не пытаются втащить в свой круг тех, кто не стремится в него сам.

Надя не тащила ее на службу, она и сама не ходила на каждую, не крестилась беспрестанно. Ольге казалось, она относится к службе мужа просто как к работе, которая ему нравится. Поэтому в доме Храмовых она чувствовала себя спокойно и свободно.

– Так что ты скажешь? – Надя хотела услышать ответ на свой вопрос. – Как насчет выходных? Твои родители проводили с тобой выходные? Ты помнишь?

Ольга смотрела на Надю, но видела не ее.

Лицо матери, загорелое, с морщинками вокруг глаз и на лбу. Мать никогда не носила очки от солнца, она считала, что ультрафиолет проникает в организм через глаза, а очки не пропускают его, что вредно для здоровья.

Лицо отца Ольга помнила таким же загорелым, но еще более энергичным, чем у матери.

А потом она увидела свое, детское, сморщенное от неудовольствия, готовое омыться слезами. Ее снова не берут с собой...

Каждые выходные родители собирали рюкзаки, и вместе с компанией таких же, как они, молодых, как теперь она понимает, пар, отправлялись в походы. Они пели песни у костра, которые сочинял друг отца, рыбачили, собирали ягоды...

«Зачем я им? Я им не нужна... Я им не нравлюсь... – так думала Ольга в детстве.

Потом привыкла к такой манере жить, уже не просилась с ними в поход. Более того, когда она стала подростком, родители звали ее с собой. Но Ольге уже было неинтересно в их компании. А вот когда Куропач брал ее на охоту – она мигом собиралась и уносилась в тундру...

Ольга усмехнулась:

– Что сказать тебе, все знающая обо мне подруга? – Ольга поморщилась, глотая горечь, внезапно скопившуюся во рту. Похожую на ту, которую в детстве разводила слезами. – Выходные моих родителей – не для меня. А разве у тебя было по-другому?

– Моя мама не работала, – сказала Надя. – Она вернулась в свое конструкторское бюро, кода я училась в пятом классе.

Ольга кивнула, она едва слышала, что говорила Надя. Она хотела говорить сама. О том, о чем, казалось, даже не думала.

– Знаешь, мне кажется, что я для родителей... как сон, как воспоминание. Нет, скорее, я повинность, которую они исполнили и свободны. Они давным-давно свободны от меня. Впрочем, теперь это совершенно не важно.

– К сожалению, неправда, – тихо заметила Надя. – Люди не могут понять, откуда у них чувство тревоги, когда, казалось бы, для нее нет причин. Откуда-то возникают страх, недоверие. А они – из детства. Ты несешь их в себе всю жизнь.

– Ох, ты меня пугаешь. – Ольга нарочито сурово свела брови.

Но Надя продолжала:

– Ребенок должен каждую минуту ощущать любовь родителей, причем обоих. Тогда он отдаст собственным детям свою любовь. Потому что будет знать, что это такое.

Ольга молчала. Конечно, она понимала, о чем говорит Надя и почему. Посмотрела на пол, наклонилась, подняла бумажный жгут. Расправила на столе, снова получилась салфетка, но уже потертая жизнью.

– Знаешь, я тебе очень благодарна, – наконец сказала она, глядя на подругу. – Ты здорово мне прочистила мозги... тогда. Помнишь? – Надя кивнула. – Надо же. – Ольга покачала головой. – Не могу поверить, что я собиралась стать матерью-одиночкой. Но скажи, Надя, ты ведь не станешь спорить, что полно людей, которые выросли только с матерью и прекрасно себя чувствуют!

– Это то, что ты видишь снаружи. Многие не похожи на тех, кого отвергали в детстве, – тихо говорила Надя. – Они даже добились успехов, многие – больших. Но сделали это они еще и потому, что старались заглушить старую непонятную боль. Они спасались от нее тем способом, которым могли.

– Но результат-то есть... – сопротивлялась Ольга.

– Думай как хочешь, – сказала Надя, – но я за то, чтобы человек рождался в любви и ласке обоих родителей. Так задумано не нами. Только тогда дети передадут своим детям любовь и ласку. Так должно быть бесконечно: от одних – к другим.