— Ты рано засыпаешь, а я пока спать не хочу. Посижу и что-нибудь почитаю.

Она разложила складной стул, легла на него и раскрыла принесённую книгу, кажется, учебник французского языка. На лампу она накинула полотно, чтобы свет меня не беспокоил. Она тоже не любит спать на кровати Сасаки и решила провести ночь на раскладном стуле.

Так как она легла, я тоже лёг. В комнате работает кондиционер, но очень слабо, чтобы не разболелась рука. Последние дни стоит страшная жара, влажность очень высокая, поэтому врач и сиделка посоветовали включать кондиционер, чтобы уменьшить влажность. Притворяясь, что я заснул, я смотрел на заострённые кончики туфелек Сацуко, которые виднелись из-под халата. Такие изящно сужающиеся ножки — для японки большая редкость.

— Ещё не спишь? Не слышно твоего храпа. Как только ты засыпаешь, сразу же начинаешь храпеть. Так сказала госпожа Сасаки.

— Не знаю почему, никак не могу уснуть.

— Не потому ли, что я рядом?

Я ничего не ответил, и она засмеялась.

— Тебе вредно так нервничать. Я не должна тебя волновать. Не хочешь ли выпить адалин?

Впервые Сацуко со мной так кокетничала. Её слова привели меня в возбуждение.

— Вряд ли это необходимо.

— Но я хочу, чтобы ты выпил.

Она пошла за лекарством, а я раздумывал, как бы заставить её доставить мне ещё одно удовольствие.

— Выпей. Надо две таблетки.

В левой руке она держала маленькую чашку, а правой бросила в неё из коробочки две таблетки. Потом принесла из ванной стакан воды.

— Откройте рот. Я дам тебе выпить, — ладно?

— Я не хочу пить из чашки. Лучше из твоей руки.

— Ладно. Я только вымою руки.

Она опять ушла в ванную.

— Вода прольётся. Не лучше ли дать мне изо рта?

— Нет-нет. Ишь, как разошёлся!

Она быстро сунула мне в рот таблетки и дала запить. Я хотел только сделать вид, что лекарство подействовало, но нечаянно уснул по-настоящему.

24 июля.

Ночью часа в два и часа в четыре ходил в уборную. Сацуко спала на плетёном стуле. Французская книжка валялась на полу, свет потушен. Приняв адалин, я отчётливо не помню, что два раза вставал в уборную. Утром, как всегда, пробудился в шесть часов.

— Уже проснулся?

Сацуко любит по утрам поспать, и я думал, что в это время она ещё не открыла глаз. Но как только я пошевелился, она приподнялась со своего стула.

— А ты что, уже не спишь?

— Да я всю ночь не могла уснуть.

Когда я поднял шторы на окнах, она сразу же убежала в ванную, — по-видимому, чтобы я не видел её заспанного лица…

…Вернувшись приблизительно часа в два из кабинета в спальню, я часок поспал. Я ещё лежал в постели с открытыми глазами, как неожиданно дверь в ванную приоткрылась, и Сацуко сунула в неё голову. Кроме головы, ничего не было видно. На ней была виниловая шапочка, и всё лицо было мокрое. Слышалось, как льётся вода.

— Извини, что убежала утром. Принимаю душ и думаю: «А ведь папа должен отдыхать». Вот и решила заглянуть.

— Сегодня воскресенье. Разве Дзёкити нет дома?

На мой вопрос она не ответила, а заговорила совсем о другом.

— Когда я принимаю душ, я никогда не закрываю эту дверь. Её всегда можно открыть.

Для чего она специально предупреждает? Имеет ли в виду, что я сам принимаю ванну в десятом часу вечера? Или что она мне доверяет? Или хочет сказать: «Если хотите на меня посмотреть, пожалуйста, входите»? Или: «Чего церемониться с такой старой развалиной»?

— Дзёкити сегодня дома. Вечером в саду будет жарить мясо.

— Кто-нибудь должен прийти?

— Харухиса-сан и Амари-сан. Возможно, приедет кто-нибудь из Цудзито.

Кугако после того разговора долго не появится, — наверное, придут только дети.

25 июля.

Вчера вечером я сделал большую глупость. Приблизительно в половине седьмого в саду начали жарить мясо. Царило большое оживление, и мне невольно захотелось присоединиться к молодёжи. Моя жена всячески старалась меня остановить.

— Если в это время ты будешь сидеть на траве, ты простудишься, — говорила она.

Но Сацуко звала меня:

— Папа, идите к нам хоть не надолго.

У меня не было никакого желания есть жареную баранину или куриное крылышко, но мне хотелось посмотреть на отношения между Харухиса и Сацуко. Я присоединился к компании и минут через тридцать-сорок почувствовал, что ноги и поясница у меня замёрзли, и меня тем более беспокоило, что именно об этом меня предупреждала жена. По-видимому, жена поговорила с Сасаки, которая скоро с озабоченным видом появилась в саду и стала меня увещевать. Как обычно, от её слов я ещё больше заупрямился и продолжал сидеть на траве. Мне становилось всё холоднее и холоднее. Жена моя знает, как вести себя в таких случаях, и не пристаёт со своими советами. Сасаки же стала ужасно нервничать, я, продержавшись ещё около получаса, наконец поднялся и ушёл в свою комнату.

Но на этом не кончилось. Приблизительно часа в два я проснулся от страшного зуда в мочеиспускательном канале. Я побежал в уборную и помочился, — моча была мутная и беловатая, как молоко. Я снова лёг в постель, но не прошло пятнадцати минут, как я снова почувствовал позыв. Зуд не прекращался. Я бегал в туалет раза четыре или пять. Сасаки дала мне четыре таблетки синомина, приготовила тёплую ванночку, и боль постепенно утихла.

Уже несколько лет у меня гипертрофия предстательной железы (когда в молодости я болел венерической болезнью, она называлась простата), раза два или три, когда я не мог полностью или вообще помочиться, ставили катетер. У стариков часто бывают затруднения с мочеиспусканием; чтобы помочиться, мне требуется время, и мне очень неудобно, когда в театре перед моей кабинкой выстраивается целая толпа народу. Мне говорили, что операция предстательной железы возможна до 75–76 лет, поэтому, мол, решайтесь, пока есть время, ощущения после операции ни с чем не сравнимы, вы будете мочиться, как в молодости. Другие же говорили, что операция сложная и болезненная, и советовали её не делать. Пока я колебался, годы шли, а сейчас операцию делать слишком поздно. Врач мне сказал:

— К счастью, состояние ваше улучшилось, но так как после вчерашнего случая может быть рецидив, нужно принять меры предосторожности. При длительном употреблении синомина может быть нежелательная реакция, поэтому его нужно принимать только три дня, три раза по четыре таблетки. Каждое утро надо отправлять мочу на анализ, и если обнаружат какие-нибудь бактерии, вам надо пить настой убауруси.

В результате мне пришлось отказаться от сегодняшнего матча по боксу в Коракуэн. Утром у меня не было никаких осложнений с мочеиспусканием, поэтому можно было бы и поехать, но Сасаки не разрешила, сказав, что выходить вечером ни в коем случае нельзя.