Вероятно, про пиво она рассказывала сейчас Виктору Александровичу с таким воодушевлением, что он в этом месте замахал руками:

– Посиди тут, я за пивом сбегаю. Ты мне только, пока я не ушел, скажи одну вещь: ты всю свою командировку провела в злачных местах, спаивая несовершеннолетних?

– Ты пойми… – Она встала и пошла в прихожую одеваться, обронив: «Сходим вместе…» – Ты пойми, у них там из учебных заведений есть только филиал института сельскохозяйственного машиностроения, техникум гостиничного хозяйства и какой-то коммерческий лицей.

Он подал ей куртку и, подумав, застегнул на ее куртке воротник. Затем попросил:

– Продолжай, я весь внимание. Рыбу будем покупать?

– Рыбу будем… Слушай, Витя, какое пиво? Сейчас уже половина десятого, мне еще…

– Я тебя отвезу, – уверенно оборвал он, пытаясь в темном подъезде попасть в замочную скважину. – Ты давай рассказывай. Например, объясни, при чем здесь учебные заведения? Ну, церковь – понятно. Духовность, вечные ценности – да?

Иванна не видела в темноте, улыбается спутник или нет. Сказала холодно:

– Я не знаю, что такое духовность. А говоря про вечные ценности, ты сам не знаешь, о чем говоришь. Но мы к этому вернемся. Если в двух словах: у них нет ни церкви, ни университета. Дома, построенные до в начале прошлого века, в аварийном состоянии. Существует генплан реконструкции центра и его новой застройки. Может, он и воплотится – лет через сто, но старый центр уж точно восстанавливать никто не станет.

Они шли по тихому снежному переулку, и Иванна касалась плечом его руки. Ему жгло руку ее касание, и он вспомнил стихотворение Бунина, которое поразило его тем, как необычно в нем были расставлены слова уже и еще: «…Мы рядом шли, но на меня уже взглянуть ты не решалась, и в блеске мартовского дня пустая наша речь терялась… Уже полураскрытых уст я избегал касаться взглядом, но был еще блаженно пуст тот мир, в котором шли мы рядом…»

– Ты никогда не думал о том, что мы имеем в виду, когда говорим «жизнь»? – продолжала тем временем Иванна. – В отношении, например, к поколению, к ситуации смены поколений, к воспроизводству? Жизнь отдельного человека – короткий фиксированный такт, отрезок, но этому отрезку нужен более широкий и по определенным правилам организованный контекст. Для того, чтобы учительница начальных классов в том городе благополучно дожила до пенсии, нянчила внуков, сидела на лавочке с подружками во дворе, варила варенье на год вперед, для того, чтобы были старики, дети, внуки, завещания, дневники, переписка, антиквариат, мемуары, нужны университет, церковь, монастырь… Да просто замечательно было бы…

– Еще суд, – подсказал Виктор Александрович. – Ты меня что, совсем идиотом считаешь? Так и скажи: с твоей точки зрения, город вымирает, потому что разрушены институциональные формы. Все до единой. Да?

– Так и скажу. Если хочешь, я тебе протокольным языком все быстренько изложу. Но я с тобой вообще-то разговариваю. И я тебе на другом языке пытаюсь объяснить: в городе не осталось вечных мест. Они должны быть, даже если их востребует всего три процента от числа проживающих. Вечные места вообще не работают на спрос, а существуют сами по себе. Но если жизнь равна себе самой, Витя…

Он потер переносицу и, загружая пиво в пакет, проговорил:

– Не надо меня агитировать, ребенок. Ты все хорошо и правильно говоришь, так и напишешь завтра в отчете. Я же тебя прекрасно понимаю, моя жизнь уж точно не равна себе самой.

И он конечно же внимательно посмотрел на Иванну. А она, конечно, легко пропустила это мимо, сказав: «Рыбу я сама куплю». И, отодвинув его от окошка ларька, потребовала продемонстрировать ей всю имеющуюся в ассортименте рыбную нарезку.

«Как хорошо, – думала Иванна, устраиваясь с ногами в кресле, где еще полчаса назад напряженно сидел Виктор. – Пиво, рыба горбуша, пивные кружки с гербом города Кельна… Лучше бы я не приходила. Встретились бы завтра на работе, я бы сдала отчет. Но я очень устала и нужен живой человек рядом, хороший, небезразличный. Хотя уже достаточно тепла, пора собираться домой…»

Она устала и на самом деле очень грустила, но так глубоко, что Виктор Александрович заметить и почувствовать этого не смог бы никогда. Предыдущую ночь лежала в своем номере без сна, в наушниках, с Даларасом в плейере. И только под утро крепко уснула, и ей приснилась бабушка Надя, как они собирают смородину на даче, а проснувшись, она обнаружила, что в плейере сели батарейки.

В отчете она напишет о встрече с мэром. О том, что он очень переживает за город и решительно не знает, что предпринять. Что пыталась обсудить с ним проблематику социальных институций, а он, ничего не поняв, пожаловался на безденежье и политику центра и добавил, что летом перенес тяжелый инфаркт. Расстались они почти друзьями. Иванна пригласила мэра на конференцию по проблемам малых городов, которая состоится в июле под Киевом и где она, возможно, будет делать пленарный доклад. В отчете она упомянет также о визите к местному батюшке, который занимается тем, что крестит, венчает и причащает прихожан у себя на дому. «А что делать, – сказал он ей, – жизнь, в конце концов, как-то идет…» Ему ничего не надо было объяснять, он все знал сам. Словом, пообщались. Дальнейшее в отчете она опустит и сразу перейдет к конструктивным выводам. Поскольку дальнейшее – ее личное дело. Частная практика, подумала Иванна. Отец Арсений был уже совсем старик – лет семидесяти. Он принял ее по-домашнему, угощал пельменями, поил чаем. Его жена лежала в кардиологии, и батюшка управлялся с бытом сам. По стенам были развешаны его пейзажи маслом, и он сказал ей, что весной снова отправится на пленэр. Вообще, они говорили мало, больше молчали. Но когда она уходила, он вдруг заплакал – тихо, без слез.

– Значит, все продолжается… – сказал он и погладил Иванну по плечу.

Она стояла перед ним, опустив голову. Священник был выше ее – полный, с одышкой, с желтой бородой и волосами, стянутыми в хвост аптечной резинкой, – не то батюшка, не то старый художник из олдовых хиппи. Ромка с Егором рассказали ей, что всего несколько лет как он оставил байкерство, а так всю жизнь гонял на мотоциклах. Его рука дрожала.

– Ну так помоги нам… – попросил он.

Иванна обняла его и ушла. Он мог бы этого и не говорить.

Вечером следующего дня зазвонил телефон.

– Добрый вечер, Алексей Николаевич, – произнес тихий мужской голос. – Меня зовут Александр Иванович Владимиров. Я – папа Ники.

Ну да, конечно, у нее есть папа. Александр Иванович Владимиров. Что-то очень знакомое.

– Как вы узнали мой телефон? – спросил я первую глупость, которая пришла мне в голову.

– Телефон? – удивился Александр Иванович и немного помолчал. – Ах телефон… Да не проблема, адрес-то ваш я знаю. Мне Никуша все рассказала – как вы помогли ей и все такое. Вы меня извините, Алексей Николаевич, вы, вероятно, занятой человек, Но я бы хотел с вами встретиться. Если можно.