Слова собеседника было не слышно, только низкое бу-бу-бу мужского голоса.

— Вот каждый раз вы так говорите! — Надежда Павловна слегка сбавила обороты. — А мне что прикажете делать?

— Бу-бу-бу… секционную, Надежда Павловна… бу-бу-бу… последний раз, — ответил мужской голос.

— Ножом вы меня просто режете, вы же понимаете?! — отчеканила Надежда Павловна. — Но-жом! Скаль-пе-лем! И пользуетесь моей добротой. Ну какой там труп вам нужен?

Веник дымил папиросой с весьма философским видом. Его брови шевелились, а левой рукой он жестикулировал, будто мысленно озвучивал разговор, который нам сейчас было не слышно. Из коридора доносились какие-то звуки — шаги, металлический лязг, скрежет, потом вроде что-то упало и покатилось. Потом снова шаги, теперь уже более торопливые.

— А вот сейчас… — он со значением поднял вверх указательный палец.

— Веник! — раздался вопль Надежды Павловны. — Вениамин! Немедленно иди сюда!

— Я же говорил, будет цирк! — он бросил окурок в стакан с недопитым чаем, поднялся и расхлябанной походкой вышел из комнаты отдыха. Я тоже встал и подошел к двери, чтобы лучше слышать, что там происходит.

— Веник, да что ж это такое? — напустилась на патлатого санитара Надежда Павловна. — Согласно журналу, ты принял ночью труп номер семьсот тридцать четыре, но в холодильнике тела нет. Куда ты его дел? Опять решил, что ему надо проветриться и выкатил на улицу?

— Я же вам говорил, Надежда Павловна, — со вздохом проговорил Веник.

— Ну вот опять, снова-здорово! Я тебя спрашиваю, где тело?!

— Да живой он, я же говорю! Я старушке грим накладывал, а он сам пришел, я чуть в штаны не наложил…

— Кто живой? Что ты мне голову морочишь?!

— Да труп этот, семьсот тридцать четвертый…

— Что значит, труп пришел?!

— Гражданочка, не могли бы вы…

— Да подождите вы, Веник, объясни толком, куда ты дел труп?!

— Никуда я его не девал, чаем напоил и уложил спать в комнате отдыха.

— Так это тот что ли… Так и что теперь делать? Секционная-то готова?

— Надежда Павловна, какая секционная? Вы живого человека собрались там вскрывать?

Тут я понял, что не могу больше по-тупому слушать этот разговор. Все-таки, про меня речь идет, это же я на своем запястье обнаружил клеенку с означенным номером. Я решительно вышел из комнаты отдыха и направился в сторону голосов.

Прошел мимо того зала, где Веник гримировал старушку, потом коридор повернул, и я чуть не уронил три прислоненных к стене крышки гроба, обитых красным ситчиком с черными оборочками.

В конце концов я оказался в тесной каморке, одна стена которой была стеклянной с окошечком, а другая с пола до потолка занята стеллажом. Над стеклянным окошечком с той стороны было написано «РЕГИСТРАТУРА», а с этой за столом сидела та самая девушка с блеклым лицом снулой рыбы. Подперев оное лицо кулаком. За стеклом маячили два человека — лысенький упитанный товарищ в сером пальто с каракулевым воротником. Вид он имел как будто извиняющийся, в руках крутил каракулевую же шапку, а гладкую лысину обрамляли седые венчики волос. Второй был моложе, лет, наверное, тридцати. Тоже в пальто, но в черном. Без шапки, на шею намотан длинный серый шарф.

Стол покрыт стеклом, под стеклом — какие-то бумажки с записями, черно-белое фото мужика с героическим профилем, смутно знакомого, актер что ли какой-то? На столе — дремуче-древний дисковый телефонный аппарат. Траурно-черного цвета. Впрочем, я же в морге, логично…

Сбоку от стола, между стеклом и стеллажом, висела картонка с отрывным календарем. Надо же, кто-то ведь еще ими пользуется. Вот только…

— А вы что здесь делаете?! — Надежда Павловна повернулась ко мне и уперла руки в бока.

— Так это же я труп номер семьсот тридцать четыре, — ответил я. — Ну, в смысле, был трупом.

— Что вы имеете в виду? — грозно спросил мужчина помоложе.

Только я открыл рот, как траурный телефон издал пронзительную трель. На рыбьем лице девушки за столом на секунду появился немой вопрос: «Кто здесь?!», потом она вспомнила, что это ее работа, и сняла трубку.

— Морг, — сказала она таким же бесцветным, как и ее лицо, голосом.

— Девушка, милая! — женский голос из трубки было слышно даже мне. — У меня муж пропал, Куцый Михаил Григорьевич. Вы бы не могли проверить, к вам его не привозили?

— Так, гражданин, что вы там говорили про труп?

— Меня привезли ночью, но, видимо, поторопились.

— А он с паспортом вместе пропал? Если с паспортом, то у нас такого не значится.

— Не знаю, девушка, может посмотрите глазами? Он у меня такой щупленький, в синем свитере…

Я снова зацепился взглядом за календарь. На верхнем листочке было 23 ноября 1980 года, воскресенье. Удивительная последовательность, конечно. Прямо, детальная реконструкция эпохи. Что за бзик у местного руководства? Корпоративнвя культура такая? Или это такой своеобразный протест? Мол, смотрите, у нас ремонт не делали с прошлого века, и пока не сделают, мы календарь не поменяем.

— Так, давайте пройдем в мой кабинет, — Надежда Павловна притопнула каблуком. — Я так чувствую, что спокойно поговорить у нас здесь не получится.

— Сейчас проверю… Он точно сегодня ночью пропал? У нас вчера два неопознанных мужских трупа привезли.

— Вчера он еще дома был…

Надежда Павловна открыла дверь и впустила двоих мужчин внутрь, а сама зашагала по коридору, показывая дорогу. Еще за одной боковой дверью обнаружился небольшой отнорок, на три двери. На одной было написано «ЛАБОРАТОРИЯ», на второй «ЗАВЕДУЮЩИЙ МОРГОМ», а на третьей висел значок с черепом и костями. И грозная надпись «НЕ ВХОДИТЬ!»

Кабинет заведующей был не то, чтобы большой, но все-таки просторнее, чем клетушка регистратуры. Стены здесь, как и везде, до середины были покрашены в бледно-зеленый, а выше — побелены. На подоконнике стояли горшки с цветами, рядом с дверью — тоже цветы. В такой гнутой металлической штуке с раскраской под березку. В детстве помню много у кого такие стояли. Письменный стол, на столе — тоже стекло. И такой же допотопный дисковый телефон, как и в регистратуре, и перекидной календарь. Дермантиновая кушетка, пара стульев, шкаф-стеллаж, настенные часы. Бормочущий радиоприемник, воткнутый прямо в розетку. Вездесущая раковина. Шкаф для одежды, полированный такой гроб на ножках двухстворчатый.

Ну такой себе интерьер, в общем. Соответствующий остальной корпоративной культуре.

Надежда Павловна села за стол и широким жестом предложила нам всем последовать ее примеру. Я и Веник заняли кушетку, а неизвестные пока граждане в штатском — стулья.

— Так… — сказала Надежда Павловна и оглядела всех собравшихся. — Кто-нибудь мне объяснит уже, что здесь происходит?

— Надежда