великое будущее. Копия портрета Софии, написанного Бальтазаром Деннером, была отправлена другим братом Иоганны, принцем Фридрихом Августом, императрице Елизавете, чтобы та не забыла племянницу своего бывшего жениха.

Вскорости вслед за тем сложилась странная интерлюдия, замешанная на великих амбициях. Она предполагает отсутствие надзора за Софией Фредерикой и, возможно, даже некоторое попустительство со стороны Иоганны, но в некоторой степени и двойственность амбиций, которые та лелеяла относительно своей дочери. Иоганна, невзирая на заинтересованность в возвышении своей семьи, так никогда до конца и не простила Софии способность затмить ее самоё, возможность проникнуть в более могущественный, более блестящий, более волнующий мир, нежели тот, в котором вынуждена была существовать она сама.

История вращалась вокруг младшего брата Иоганны, принца Георга Людвига Голштин-Готторпского, который находился на службе у короля Пруссии и наслаждался жизнью, проводя время в обществе сестры и ее семьи. Георг Людвиг был на 10 лет старше Софии. Он наведывался ее в ее комнату, когда матери не было дома или она была чем-нибудь занята. Сначала София была слишком неискушенной, чтобы ей пришла в голову мысль о природе этих посещений. Георг Людвиг был лишь любимым дядей, которому нравилось проводить с ней время. Однако Бабет Кардель была не глупа. Она не одобряла визитов и жаловалась, что они мешают учебе Софии. Вскоре после того, как Бабет выразила свое беспокойство, принц Георг Людвиг покинул Цербст. Но когда он вновь встретил Софию — в Гамбурге, по пути в Брауншвейг, куда Иоганна с дочерью ездили с визитом ежегодно, — Бабет с ней не было, и принц мог проводить в компании Софии столько времени, сколько хотел. Однако в Брауншвейге он был осмотрительнее: мало общался с Софией на публике и разговаривал с нею только по вечерам в комнате ее матери. София — по крайней мере, в своих мемуарах в зрелом возрасте — утверждала, что общалась с ним лишь как с добрым другом и родственником и не вполне поняла записку, где он оплакивал факт, что является ее дядей. Когда она спросила, почему он чувствует себя из-за этого несчастным, он попросил ее пообещать выйти за него замуж. Просьба эта удивила Софию, но одновременно открыла ей глаза на природу чувств дядюшки. Поначалу смущаясь, она постепенно привыкла к проявлениям страсти, которую Георг Людвиг мог теперь выказывать ей свободно, и решила, что он привлекает ее достаточно, чтобы она согласилась выйти за него замуж — но только если ее родители дадут согласие. (Столь близкое семейное родство требовало также согласия на заключение брака со стороны лютеранской церкви.)

Позднее София поняла то, что было очевидно любому внимательному наблюдателю: ее мать прекрасно знала, что происходит, и санкционировала поведение своего брата. Раз девушка принципиально согласилась на предложение принца Георга Людвига, он позволил себе преследовать ее как физически, так и психологически, используя каждую подвернувшуюся возможность, чтобы поцеловать ее. В других обстоятельствах он бы вздыхал и стенал, забывал есть и пить, играл бы романтическую роль безнадежно влюбленного, боялся, что другой поклонник перехватит его приз прежде, чем он сумеет получить согласие ее родителей. Но он не предпринимал никаких действенных шагов, чтобы закрепить свое положение. Может быть, Иоганна посоветовала ему дожидаться своего часа, зная, что отец Софии не будет сговорчивым? Когда София и Иоганна вернулись в Цербст, принц Георг Людвиг покинул Брауншвейг тоже, но вскоре события сложились так, что положили конец этому эпизоду.

В первый день нового 1744 года Иоганна получила из Санкт-Петербурга письмо, написанное Брюммером, обер-гофмаршалом великого князя Петра, в котором она и ее дочь София по приказу Елизаветы, императрицы Всея Руси, приглашались к русскому двору. София украдкой бросила взгляд в письмо, когда мать вскрыла его. Этого ей оказалось достаточно, чтобы уловить его важность. Ей ничего не говорили о письме в течение трех дней. Последнее время мать уделяла ей больше внимания. Отчасти из-за шведского дипломата, графа фон Гюлленбурга, который, встретив их обеих осенью 1743 года, попытался объяснить матери, что ее дочь стоит гораздо большего внимания, чем она думает (он имел с Софией разговор на темы культуры; они обсуждали некоторые взгляды и книги), отчасти из-за отношения к Софии ее брата Георга Людвига она начала смотреть на девушку по-другому. Иоганна предпочитала считать свою дочь будущей невесткой — человеком, который будет другом и не будет больше представлять угрозы ее собственной значимости. Письмо из России разрывало Иоганну пополам. С одной стороны — как могла она сопротивляться соблазну совершить путешествие в место, которое считается двором чудес, и чести, которой она будет удостоена как близкая к императрице персона? Но с другой стороны — как могла она перенести одно лишь осознание того, что никто иной как ее дочь является главным объектом интереса императрицы и что супруга наследника русского престола, конечно, куда более важная персона, чем теща? Более того: если (а на это похоже) она уже дала слово своему брату, что сделает все от нее зависящее, дабы София стала его невестой, она оказывалась в затруднительном положении. София, прекрасно понимая нерешительность матери и необычайно повзрослев за последние несколько месяцев, решила взять дело в собственные руки. Соответственно она объявила матери, что знает о содержании письма, что весь дом только об этом и говорит, и сказала, что приглашение нельзя игнорировать, так как на карту поставлено ее будущее. Иоганна, захваченная врасплох прямой атакой, запуталась, попыталась сказать, что политическая нестабильность делает Россию опасным местом, а также впервые упомянула дядю Софии как человека, который имеет интерес к ее будущему. София при упоминании о нем вспыхнула, но она уже все для себя решила и ответила, что принц Георг Людвиг может желать ей только добра. И Иоганна выбрала самый легкий путь, сказав: «Спроси своего отца».

Христиан Август намеренно был исключен из числа приглашенных в Россию. (В этом не было ничего необычного. Став императрицей, София следовала тому же правилу: выписывая невест для знакомства и представления сыновьям и внукам, приглашала с ними только матерей. Важно было, чтобы такие визиты не выглядели слишком официальными — на случай, если планы не осуществятся.) Иоганне были выданы необходимые для путешествия средства и инструкции о соблюдении строжайшей секретности относительно цели поездки: до Риги (которая стояла на границе между польской Литвой и Российской империей) следовало ехать инкогнито, под именем графинь Рейнбек. В Риге предстояло открыть себя: там их с Софией встретит эскорт. Оказавшись в империи, они должны будут объяснять свой визит желанием лично поблагодарить императрицу за честь, оказываемую семье Иоганны. Видимость простого дружеского визита