Дочитав до конца, Виктор откинулся на спинку сиденья и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь побороть приступ волнения, граничивший с сердечным спазмом. В груди что-то вздрагивало и судорожно сжималось, в висках оглушительно пульсировала кровь. Он не ожидал такого поворота. Был почти уверен, что в письме — какие-нибудь очередные сплетни о Марине, сопровождавшие ее всю жизнь и не отпускавшие даже после смерти. Но все оказалось куда хуже. Задайся кто-нибудь целью выбить из седла Виктора Голенищева — вернее способа не нашел бы, И сколь проницательна эта незнакомая дама! «Человек, так близко знавший Марину, не мог вычеркнуть ее из своего сердца…» Если бы незнакомка понимала, до чего болезненно ее замечание! В самую точку бьет! Что же теперь делать, что? Оставить все, как есть, словно и не было письма? Убедить себя, что кто-то намеренно старается вывести его из равновесия, заставить делать глупости? Еще легче предположить, что его просто жестоким образом разыгрывают.

Но в глубине души Виктор отдавал себе отчет, что письмо днепропетровчанки — отнюдь не розыгрыш. Недаром он и сам до конца не верил, будто Марина покончила с собой. Виктор отчетливо вспомнил, как во время похорон его преследовала неотвязная мысль: «Смерть всегда выбирает лучших. Но ведь Марина сама выбрала смерть?.. Не могу поверить! Она так любила жизнь…» Одна из версий самоубийства заключалась в том, что, возможно, Марина была неизлечимо больна, но скрывала это от всех и застрелилась, желая избежать мучительной смерти. Но никакого медицинского подтверждения этому не было. Да и, зная характер Марины, Виктор был уверен, что, даже будучи смертельно больной, она бы все равно боролась за жизнь. И все-таки факт ее самоубийства был официально подтвержден следствием и ни у кого не вызывал сомнений. Даже Евгения Потоцкая и сын Алексей не говорили об убийстве, а ставили вопрос о поисках виновных в доведении до самоубийства. Впрочем, Евгения после гибели дочери тронулась умом, а Алешка закрутился в своих заботах и вскоре уехал к невесте во Францию. Так никто и не возбудил дело о дополнительном расследовании.

И вот теперь именно ему, Виктору Голенищеву, бывшему мужу Марины и будущему депутату Госдумы, попала в руки та самая нить, потянув за которую, можно узнать тайну, не перестававшую терзать его со дня гибели Марины. До сих пор он старался не думать об этом, но не избавлялся от проблемы, а лишь загонял ее в глубины подсознания.

Теперь все всплыло наружу. Письмо не просто подтверждало его смутные подозрения об убийстве. Оно еще и выворачивало наизнанку его затаенные чувства. Неизвестная восторженная поклонница таким высоким штилем и так глубоко отзывалась о Марине, будто прочитала все эти слова в его, Виктора Голенищева, душе.

«Создала Образ…» «Убили Красоту…» Виктор прикрыл глаза и почти наяву увидел тоненькую фигурку на берегу моря — там, где впервые встретил ее почти тридцать лет тому назад. Она вышла к нему как Венера из пены морской — и показалась прекрасней всех боттичелиевских и тициановских Венер. В ее облике соединилось сразу несколько чистопородных гениев красоты, уводивших воображение в туманные глубины времени и пространства. Жгучие черные глаза с длинными ресницами и темные брови она унаследовала от бабушки-грузинки. Золотистые волосы, белую кожу и нежный профиль — от восточнославянских предков. А шляхетские корни угадывались в царственной осанке, горделивом вскидывании головы, тонкости пальцев и запястий.

Виктор иногда сознавал, что невольно завидует происхождению Марины, доставшемуся ей ни за что ни про что, в то время как он сам должен был постоянно доказывать свою «непростоту». Но в Марине формальная принадлежность к благородной породе настолько совпадала с ее истинной сущностью, что завидовать было как-то неловко. Сама Марина никогда никому не завидовала, что при ее профессии казалось почти невероятным. Другие актрисы, особенно соперница по театру «Новый Глобус» Эльвира Бушуева, тем больше недолюбливали Марину, чем меньше она снисходила до завистливого злословия.

Многим она казалась высокомерной. Такой, наверное, и была. И еще была упрямой, гордой и эгоистичной. И до фанатизма преданной своему творчеству, в котором, по всеобщему признанию, не так уж сильно преуспела. Во всяком случае, гениальной или великой актрисой ее никто не считал. Но она все равно с упорством, достойным лучшего применения, бросала под ноги своему призванию всю себя. Попытки Виктора приучить ее к семейной жизни, к обязанностям хозяйки дома, разбивались об ее полнейшее нежелание и неумение жить «как все». Может, родись она в другое время, когда такие утонченные дамы, как она, могли доверить быт преданным слугам, а сами погрузиться в красивую богемную жизнь, — может, тогда их с Виктором «притирание» друг к другу прошло бы легче. Но она родилась в середине двадцатого века, и ее молодость пришлась на тот период, когда даже состоятельные советские семьи могли себе позволить максимум одну приходящую домработницу, И от той бывало тесно в стандартной трехкомнатной квартире. К тому же, Виктор стал замечать, что нанятая им домработница Глаша приворовывает, да и вообще ведет их маленькое хозяйство весьма недобросовестно. А Марина, вечно погруженная в свои творческие метания, этого в упор не видела. Или не хотела видеть — так ей было удобней.

Но проблема ведь заключалась не столько в том, что «любовная лодка разбилась о быт». Главное было в другом… Марина не захотела принять навязанный Виктором стиль жизни, не захотела признать превосходство его личности и стать за ним, как ноль за единицей, чтобы вместе они составили десятку. А потом… а потом было столько всего, что и вспоминать больно.

И вот теперь — новые проблемы, новые терзания, и опять из-за нее — вечной фам фаталь его судьбы. Виктор не мог оставить все, как есть. И не только ради памяти Марины, но и для самого себя он хотел докопаться до правды, вычислить и покарать преступника.

В голове у Виктора уже начали прокручиваться возможные версии и причины убийства, но ни на одной из них он не задержался.

Вряд ли Марина имела какую-то особо ценную вещь, ради которой ее могли убить. Ведь даже немногие фамильные украшения Потоцких Евгения Константиновна продала во время болезни Андрея Станиславовича, она сама об этом рассказывала. К тому же, из квартиры ничего не было украдено, все личные вещи Марины оказались на месте.

Предположение, что убийца — из тех маньяков, которые ненавидят прекрасных звезд и прекрасные картины, тоже казалось нелепым. Будь Марина в том ряду жертв, что Джон Леннон и «Даная», ее убийство совершилось бы столь же открыто и демонстративно, ибо у маньяков такого рода преобладает комплекс Герострата.

Ревность какого-нибудь любовника или поклонника? Это, конечно, была самая болезненная для Голенищева версия, но и в нее он почти не верил. Он мало что знал о личной жизни Марины в последние годы, но здравый смысл подсказывал ему, что вряд ли в ее окружении мог быть ревнивец, способный совершить убийство не спонтанно, а обдуманно, с привлечением киллеров.

Перед мысленным взором Виктора все время всплывало какое-то злобное и завистливое существо типа Эльвиры Бушуевой, но и этот вариант казался недостаточно серьезным.

Раздумывая, как поступить, Виктор пришел к выводу, что обращаться в официальные следственные органы ему нельзя. Уж слишком заметной фигурой был Виктор Голенищев, чтобы вездесущие журналисты не узнали об этом и не раздули новость до размеров сенсации, да еще с добавлением несуществующих подробностей. Притом же, слух о возобновлении следствия может дойти до заказчика убийства, и, если этот заказчик — человек с возможностями, а он наверняка с возможностями, раз уж сумел нанять двух киллеров из другой республики, — то он удвоит осторожность и поспешит спрятать все концы в воду. А о Викторе и его семье начнутся лишние разговоры, соперники получат повод еще раз напомнить избирателям, что он был трижды женат, да и вообще подозрительно, когда бывшему мужу подбрасывают анонимки об убийстве его бывшей жены. Сам Виктор может и не обращать внимания на сплетни, но Инге это все будет неприятно, так же как и девочкам — Регине и Светлане. Да и на политическую карьеру такое разбирательство повлияет не лучшим образом.