— Нет, конечно же. Я начала прощать тебя уже много лет назад. После смерти Сары. Мне было очень жалко тебя, Харт.

Он похолодел, несмотря на выпитый виски.

— Но это случилось почти восемь лет назад…

Она кивнула:

— Да, знаю.

— Но я что-то не замечал, что ты меня простила, — пробурчал Харт. — Не было ни писем, ни визитов, ни телеграмм, ни признаний моим братьям или хотя бы Изабелле.

— Я ведь сказала, что «начала» прощать тебя. А чтобы весь мой гнев прошел, понадобилось гораздо больше времени. К тому же ты тогда уже стал герцогом Килморганом, удобно устроившимся за щитом герцогского титула. Кроме того, ты вернулся к миссис Палмер. Может, я и живу в глуши, но поверь, Харт, я хорошо информирована обо всех твоих поступках. И еще одна причина моего молчания… Видишь ли, я не знала, нужно ли тебе мое прощение.

— Почему же не знала?

Элинор тихонько вздохнула. Немного помолчав, вновь заговорила:

— Ты ведь ухаживал за мной, чтобы заполучить в сторонники друзей моего отца. Тебе нужны были его связи, а вовсе не я. По этой же причине ты женился на Саре, а следующую жену, думаю, выберешь по такому же принципу. Так что какая разница, простила я тебя или нет?

Харт встал с кресла, и Элинор попятилась. Конечно, она не боялась его, но ведь он был пьян…

— Ухаживая за тобой, я ни разу не сказал ни слова неправды, — заявил Харт. — Ты мне нравилась, вот и все. Я хотел тебя, Элинор…

— А я получала удовольствие, когда ты соблазнял меня, — ответила она. — Отчасти поэтому я и простила тебя. Простила еще и потому, что мы оба были очень молодые, очень высокомерные и немного глупые. Но жизнь продолжается, не так ли? Конечно, я ужасно злилась на миссис Палмер, но я ведь знаю, что ты любил ее. А терять человека, который тебе дорог, очень больно, поэтому я тебе даже сочувствую, Харт.

— Миссис Палмер умерла два года назад, а мы с тобой никак не доберемся до настоящего, — проворчал герцог.

— Вот я и пытаюсь тебе объяснить… Конечно, я не думала, что ты обрадуешься моему появлению, поэтому и не собиралась приезжать. Но фотография явилась Божьим промыслом, потому что дала мне повод сюда приехать. Я не лгала тебе, когда сказала, что у нас туго с деньгами. Я подумала, что могла бы попросить тебя взять меня на работу. Ту сотню фунтов, что ты дал мне в прошлом году, как ты сам понимаешь, нельзя было растянуть на долгие годы. А дом потребовал ремонта. И вообще, голодать — это не так уж приятно, уверяю тебя. Знаешь, твоя кухарка очень искусна. Я в эти дни отъедаюсь, и…

— Эл, остановись.

— Но ты же спросил меня…

— Ради Бога, остановись! — воскликнул герцог.

Элинор уставилась на него, хлопая ресницами. Но почти тотчас же продолжила:

— Что ж, если хочешь, чтобы я была краткой, то слушай: во-первых, мне нужна работа; во-вторых, меня задело, что кто-то может попытаться с помощью этих фотографий причинить тебе зло; в-третьих, я хочу, чтобы мы с тобой были друзьями и не обижались друг на друга.

Харт сжал пустой стакан с такой силой, что его грани отпечатались у него на пальцах. «Чтобы были друзьями и не обижались друг на друга», — звучало у него в ушах. Выходит, Элинор протягивала ему лекарство, предлагая мир. О, она знала о нем больше, чем кто-либо другой! И она только что сказала, что сочувствует ему…

— Что же касается фотографий, — проговорила Элинор, — то главное в этом деле вот что… Скажи, кто знал о них, кроме тебя и миссис Палмер? Я все же думаю, что должна поехать в дом в Хай-Холборне. И возможно, мне надо поговорить с дамами, которые там проживали…

— Нет, черт подери! Забудь об этом! — закричал Харт.

Элинор посмотрела на него с удивлением, и он со вздохом проговорил:

— Эл, зачем ты здесь? Зачем вынуждаешь меня говорить обо всем об этом? Зачем заставляешь об этом думать?

Она внимательно посмотрела на него и вдруг прошептала:

— О Боже… — Сделав шаг к нему, добавила: — Харт, прости… — И протянула к нему руку.

Он ощутил ее тепло, прежде чем она к нему прикоснулась. И Харт вдруг понял, что никогда не сможет оставаться хладнокровным, находясь с ней рядом. Никогда.

Тут на лоб ей упал рыжевато-золотистый завиток, единственная прядь, выбившаяся из туго заплетенных волос. И в тот же миг Харту захотелось запустить пальцы в ее волосы и привлечь к себе. А потом он впился бы поцелуем в ее сладостные губы, чтобы снова разжечь в ней пламя страсти. И тогда уж он не выпустил бы ее сегодня из этой комнаты…

Харт представил, как ласкает ее, а она стонет от удовольствия. И он был почти уверен, что если сейчас поцелует ее, то заставит остаться. Он будет медленно раздевать ее и нежно ласкать, чтобы затем…

Впрочем, нет, не так! Когда они были помолвлены, он действительно был сдержан с ней, но сейчас, если оставит Эл у себя сегодня, не станет сдерживаться. Ведь он был пьян, опустошен и глубоко страдал от душевной боли. А она, конечно же, сумеет его утешить…

Харт чувствовал, что желание все сильнее его терзало, — такого он не испытывал уже много лет. И вот теперь вдруг оказалось, что Харт Маккензи стал таким же, как прежде. Так что, выходит, его эротические фантазии никуда не ушли, только уснули на время, а сейчас выплеснулись наружу под влиянием этих глаз и золотистого завитка на милом веснушчатом лбу.

— Убирайся, — буркнул герцог.

Алые губы Элинор раскрылись.

— Что?

— Убирайся!

Харт знал: если она останется, он не сможет себя контролировать. Увы, он был слишком пьян…

— Харт, что с тобой? — пробормотала Элинор; казалось, она и впрямь не понимала, что с ним происходило.

Стараясь держать себя в руках, герцог проговорил:

— Убирайся и оставь меня в покое.

Элинор не подчинилась, и герцог, отвернувшись, запустил свой стакан в камин. Стекло рассыпалось на мелкие осколки, и капли недопитого виски брызнули в разные стороны, расцвечивая пламя синими искрами.

Харт услышал за спиной быстрые шаги Элинор. Затем из распахнувшейся двери потянуло сквозняком, и из коридора донесся дробный стук каблучков — она поспешно убегала от него.

— Слава Богу, — пробормотал Харт.

Он закрыл дверь и повернул в замке ключ. После чего подошел к графину и налил себе еще одну порцию виски. Из-за дрожи в руках он с трудом поднес стакан к губам.

Харт проснулся от бьющего в глаза солнечного света и ужасного гула в голове. И еще раздавался какой-то странный звук, похожий на скрежет пилы. Кроме того, чувствовался резкий запах виски, исходивший от лежавшего на полу стакана.

Сверхчеловеческим усилием Харт поднял голову и обнаружил, что «странный» звук производил его слуга, молодой француз, которого он нанял, когда перевел Уилфреда в секретари. Слуга заправлял бритву над дымившимся тазиком с кипятком.