уж пропащим человеком. Совершая какую-то очередную неблаговидную вещь, он не особо задумывался о последствиях, а еще у него всегда было множество оправданий, но при этом он обладал чертой, которую любой уважающий себя шушерник в Саквояжне просто не мог себе позволить: совестью.

И эта совесть просыпалась всегда так не вовремя!

Сняв с ёлочной ветки маленький хрустальный шарик, он бросил взгляд на спящую девочку и вдруг застыл.

Там больше не было никакой девочки!

На кровати, свесив вниз ноги, сидел маленький мальчик с взлохмаченными рыжими волосами. На нем были латаные-перелатанные штаны на единственной подтяжке и зеленая полосатая кофта, настолько большая, что, казалось, он вот-вот в ней утонет.

Рядом стояли двое: мужчина и женщина, похожие на призраков. Они выглядели подавленными и не смели поднять на мальчика глаза.

– Случилось кое-что очень плохое, малыш, – сказал мужчина.

– Мы не хотели тебя огорчать, но не можем скрывать то, что произошло, – добавила женщина.

– Ч-что? – испуганно спросил мальчик, и мужчина рассказал:

– Ночью, пока мы спали, к нам влезли воры. Они… они украли все подарки…

– И мой тоже?

– Нам очень жаль, малыш.

Мальчик заплакал, а родители подошли и крепко обняли его.

А потом все три призрака прошлого растворились…

Девочка крепко-крепко прижала к себе медведя и повернулась на другой бок.

Бикни просто стоял и глядел на нее. Что ее ждет, когда она проснется и увидит голую ёлку? О, он прекрасно знал, что. Ведь когда-то и сам испытал подобное. Разумеется, тогда, будучи ребенком, он не понял, что никакие воры на самом деле к ним не влезали, просто у родителей не было денег, чтобы купить ему подарок…

Сердце Бикни защемило.

Он и сам не заметил, как принялся надевать уже снятые игрушки обратно. С каждым возвращенным украшением из его сведенного судорогой горла вырывался отчаянный вздох сожаления, но он знал, что это ничто, в сравнении с тем презрением к себе, какое он испытает, если будет развешивать игрушки маленькой девочки на ёлку Артура.

Девочка так и не проснулась. В комнате по-прежнему негромко тикали часы, и ветер выл в трубах. Угли в камине догорели. А Бикни выбрался наружу через то же окошко, через которое он в квартирку и влез – аккуратно прикрыл за собой створку и исчез.

Единственным, что он забрал с собой, были призраки его детства…

***

Снег усилился. Прохожих на улице Старых Конвертов, которая вела к главному входу здания главпочтамта, совсем не осталось. Вдоль обочин с погашенными фонарями и остывшими паровыми котлами стояли экипажи. Уютно мерцали окна домов.

Покой улицы нарушил протяжный свист, следом раздались крики «Стоять! Стоять, мерзавцы!» и чей-то издевательский смех.

Констебль Домби, пост которого находился на перекрестке Бремроук и Харт, с трудом преодолевал сугробы – его мучила одышка, сердце колотилось, лицо багровело, а кровь кипела. Пышные подкрученные усы того и гляди грозились спрыгнуть на снег и пуститься в погоню вместе со своим хозяином.

Констеблю было тяжело: помимо излишнего веса, а мистер Домби отличался весьма объемистым животом, вязнущих в снегу башмаков и ледяного порывистого ветра, в него раз за разом врезались снежки. Один ударился в грудь, другой едва не сбил с головы шлем. А еще это мерзкое хихиканье…

Два хулиганских снеговика в пальто с развевающимися полосатыми шарфами убегали от полицейского, отстреливаясь на ходу. Снеговики эти были весьма нахальными, в манерах несдержанными и грубыми: один громко и отчетливо бранился, а другой курил кривую и вонючую папиретку. Оба вели себя так, словно их занесло сюда из Фли или из трущоб у канала.

В какой-то момент снеговики оттолкнули в сторону вышедшего из переулка и нечаянно преградившего им дорогу мистера Клокворка. Один нагнулся, слепил снежок и швырнул его в констебля. Другой сложил пальцы и показал преследователю «чайку» – подобной дерзости в Саквояжне еще не видывали.

– Стоять! Стоять! – потрясая дубинкой, пыхтел мистер Домби, но куда ему было угнаться за этими прохвостами.

Злодейские снеговики продолжали потешаться над представителем закона – судя по всему, они решили довести констебля до инфаркта. Когда полицейский пробегал мимо вжавшегося в стену дома продавца шестеренок, тот ощутил исходящий от него жар, словно из открытой топки.

Вскоре погоня свернула за угол, и мистер Клокворк, как ему казалось, остался на улице Старых Конвертов один.

Ссутулив плечи, он понуро поплелся домой. Жизнерадостность окончательно покинула продавца шестеренок – в данную минуту стрелки на часах его настроения указывали на без одной минуты «Всепоглощающее отчаяние».

– Ты подвел Бикни, Артур, – пробормотал себе под нос мистер Клокворк. – Бедный-бедный Бикни! Он, наверное, где-то сейчас вовсю пытается стащи… – он исправился, – раздобыть игрушки. Но ведь больше нет ёлки. Их не на что будет повесить! А между тем бедолага Бикни и думать не думал ни о каком празднике. Он не хотел, чтобы его втравливали в праздничные дела, а ты втравил его, Артур! Потому что тебе вдруг ни с того ни с сего взяло и захотелось! Ты никчемный эгоист, Артур! И плохой друг! Взял и растормошил бедного Бикни, вывернул его память наизнанку, напомнил ему о бабушке, о подарках… Зачем ты так? Зачем ты все это затеял?

Мистера Клокворка посетила мрачная мысль: «Может, Бикни был прав? И бедняки действительно не заслуживают праздник? Ни Глухая Мадлен, ни дворник мистер Тоббс, ни чудак мистер Морби, ни Щербатый Билли. Ни даже констебль Гун».

Едва ли не единственный честный констебль в Саквояжне как нельзя лучше вписывался в ряд упомянутых голодранцев: Артур давно знал мистера Гуна, а еще он знал, что честность для него имела свою цену – констебль был беден и одинок…

Над улочкой плыла тягучая грустная мелодия, которая будто подыгрывала настроению мистера Клокворка.

Скрючившись на стуле у облезлой стены дома, на виолонтубе играла Глухая Мадлен.

Виолонтуба отдаленно походила на виолончель со множеством клапанов и четырьмя медными раструбами, и этот инструмент, казалось, попросту не был способен воспроизводить что-то веселое.

Глухая Мадлен на самом деле вовсе не была глухой – просто она никогда не реагировала, если к ней обращались. Мадлен была из тех, кого называют «городскими сумасшедшими». Мистер Клокворк точно не знал, что именно с ней произошло. Ходили слухи, что однажды ее похитил безумный ученый, который ставил на ней ужасные эксперименты. И что прежде, чем его поймали, он успел превратить ее в то, чем она и являлась сейчас.

Это была вечно взлохмаченная