– Если они будут просить взять письма, то не следует принимать никаких писем, ведь ни одно судно, согласившееся взять от них письма, не вернулось обратно.

Но вот на палубу взошел человек и, обращаясь к стоявшим поблизости, укоризненно, но добродушно сказал:

– Вы могли бы кинуть мне канат, друзья мои! Ну, да я взобрался и так… где капитан?

– Здесь! – отозвался капитан, дрожа всем телом.

Человек, говоривший с ним, был загорелый старый моряк в меховой шапке и парусинном халате поверх обычного матросского платья; в руках у него были письма.

– Что вам надо?

– Да, что вам надо? – подхватил Шрифтен.

– Что? Каким образом ты здесь, старый товарищ? А я – то думал, что ты давно провалился к черту!

– Хи, хи!.. – прохихикал Шрифтен, отворачиваясь и отходя в сторону.

– Дело в том, капитан, что нас давно уже преследует дурная погода, и мы желали бы отправить письма на родину; право, мне кажется, что мы вовек не обогнем этого мыса!

– Писем ваших я не возьму! – резко крикнул капитан.

– Не возьмете? Странно, но почему каждое судно отказывается принять наши письма? Это очень нехорошо; моряки должны быть сочувственными к своему брату, морякам, особенно когда те в опасности! Видит Бог, мы тоже хотим увидеть своих жен, детей и семьи, и для нас было бы большим утешением, так же как и для них, получить весточку о нас.

– Я не могу взять ваших писем! Святые угодники, спасайте нас!

– Мы так давно в море! – сказал матрос, печально качая головой.

– А как давно? – спросил капитан.

– Мы не знаем этого в точности, наш журнал снесло в море, и мы потеряли счет и никогда не можем в точности определить свое положение на карте!

– Покажите мне ваши письма! – сказал Филипп, выступив вперед и беря их из рук чужого матроса.

– Их нельзя трогать! – крикнул Шрифтен. – Не дотрагивайтесь никто до этих писем.

– Прочь, чудовище! Кто смеет мешаться в мои дела?!

– Обречен, обречен, обречен! – кричал Шрифтен, бегая взад и вперед по палубе, и вдруг разразился диким хохотом.

– Вот письмо от нашего младшего помощника к его жене в Амстердам, на Водную набережную! – начал пояснять матрос.

– На Водной набережной? – переспросил Филипп. – Да этой набережной, друг мой, давным-давно не существует: там теперь стоят громадные доки!

– Быть не может! – воскликнул матрос. – Ну, а вот это письмо к отцу нашего лоцмана, который живет на старом базаре!

– Старого базара тоже давно нет, любезный, на этой площади теперь выстроен большой собор! – сказал Филипп.

– Что вы говорите, мингер! – воскликнул матрос. – Ну, а вот это письмо от меня моей возлюбленной фрау Кетцер… со вложением денег на обнову.

– Фрау Кетцер? Я помню почтенную старушку этого имени, которую я знавал, когда был ребенком, но ее схоронили лет тридцать тому назад!

– Не может быть! – воскликнул матрос. – Вы, вероятно, смеетесь надо мной, мингер, а вот письмо от нашего капитана к сыну!

– Дай его сюда! – крикнул Филипп, задыхаясь, и выхватил письмо из рук добродушного матроса.

Он собирался сломать печать и пробежать его, но Шрифтен вырвал его из рук Филиппа и швырнул за борт.

– Это подлая штука для старого сотоварища по судну! – заметил добродушный матрос.

Шрифтен ничего не сказал, но, увидев положенные Филиппом на стул остальные письма, швырнул и их в море.

При виде этого добродушный матрос заплакал и, махнув рукой, пошел к сходне.

– Это очень жестко и бесчеловечно, – сказал он, спускаясь, – может быть, придет время, когда и вы пожелаете, чтобы ваши семьи узнали что-нибудь о вас, и тогда к вам отнесутся точно так же!

Пришлый матрос скрылся, и вслед за тем послышался шум весел удалявшейся шлюпки.

– Пресвятой патрон и покровитель наш Антоний! – воскликнул капитан. – Я себя не помню от страха и удивления; человек, принеси мне мою бутылку арака!

Слуга бросился вниз за бутылкой, и так как он был перепуган не менее капитана, то по дороге угостился и сам.

– Ну, а теперь, – сказал капитан, продержав бутылку минуты две у губ, не отрываясь и высосав все ее содержимое до дна. – Что нам теперь делать?

– Я вам скажу, что делать! – заявил Шрифтен, подходя к нему. – Вот у этого человека висит на шее талисман, отнимите его у него и бросьте в море, и судно ваше будет спасено; если же вы этого не сделаете, то погибнете все до единого; это я говорю вам.

– Да, да, это правда! – закричали матросы.

– Безумцы! – возразил Филипп. – Как вы можете верить этому негодяю? Разве вы не слышали, что человек с того судна признал в нем своего сотоварища? Это он приносит несчастие судну!

– Да, да! – закричали матросы. – Это так… тот человек назвал его сотоварищем.

Матросы разделились на партии: одни собирались выкинуть в море Шрифтена, другие – Филиппа; наконец капитан сам разрешил этот вопрос, приказав спустить маленькую кормовую шлюпку и посадить в нее Филиппа и Шрифтена, снабдив их провиантом на несколько дней. Экипаж остался доволен.

Филипп не протестовал, а Шрифтен кричал и дрался, но его силой столкнули в шлюпку, где он приютился на корме, дрожа всем телом, тогда как Филипп бодро взялся за весла и стал грести по направлению к видневшемуся, как в тумане, кораблю-призраку.

Спустя несколько минут судно «Nostra Senora da Monte» совершенно скрылось в туманной мгле, а корабль-призрак был еще ясно виден, хотя теперь он казался гораздо дальше, чем прежде.

Филипп изо всей силы налегал на весла, но призрачное судно как будто удалялось по мере того, как шлюпка приближалась к нему.

– Вы сколько ни старайтесь, Филипп Вандердеккен, а вам не подойти к этому судну, это я вам говорю! – сказал Шрифтен. – Нет, нет! Этого не будет, мы с вами, быть может, долго проплаваем, но в конце концов вы останетесь так же далеко от этого судна, как сейчас! Удивляюсь, почему вы не выкинете меня за борт; вам было бы легче одному… Хе! Хе!

– Я тогда выбросил вас за борт в припадке безумного бешенства, – проговорил Филипп, – когда вы пытались вырвать у меня мою реликвию!

– Ну, а разве я и теперь не пытался сделать то же самое, заставляя матросов отнять от вас эту вашу святыню? Хи! Хи!

– Да, вы пытались, – сказал Филипп, – но я теперь убедился, что вы такой же несчастный, как я, и что вы в своих действиях так же повинуетесь какому-то року и предопределению, как и я! Как и какими судьбами мы оба являемся причастными к той же тайне, я не знаю, но знаю, что если я должен всеми средствами оберегать эту реликвию для осуществления своей миссии, вы для осуществления своего предназначения должны всячески противодействовать мне. Вот почему вы в деле осуществления моей миссии были все время моим злейшим врагом, да, Шрифтен, но я не забыл и никогда не забуду, что вы предупреждали и предостерегали Амину, что вы предсказали ей ее участь в том случае, если она не последует вашему совету, что вы не были ей врагом, хотя вы всегда были моим. Но хотя вы мне враг, ради нее я прощаю вам все, прощаю от глубины души и никогда не сделаю ни малейшей попытки причинить вам вред.