— Григорий Максимович, это же просто интересно и, наверное, очень важно для науки и человечества понять, что это было.

— Да, но мой доклад положили под сукно. Экспедицию, о необходимости которой я так долго ходатайствовал, никто не хочет финансировать. А теперь ещё и война.

— Да, Григорий Максимович, война. Но я уверен, она закончится нашей победой, и тогда, если всё-таки экспедиция будет, прошу вас взять меня с собой, — улыбнувшись, как-то по-мальчишески, попросил Владимир.

Оживившиеся было глаза Григория Максимовича вновь погрустнели.

— До этого ещё дожить надо, молодой человек.

— Доживём, — уверенно сказал Владимир, поднимаясь. — Ну что ж, извините за беспокойство, пойдём мы, служба зовёт.

— Заходите. Будет время, поговорим, если вам это интересно, — прощаясь, сказал мужчина.

Макушев, за всё время не проронивший ни слова, только выйдя из подъезда, сказал:

— Если я правильно понял, она арестована ГПУ.

— Да, иначе я бы знал, — ответил Владимир. — Уходим отсюда быстро.

Весть об аресте жены Битца ещё более осложнила ситуацию. Макушев понимал: если забрали жену, заберут и мужа, значит, Битцу грозит опасность и предупредить его он не может. Возможно, сначала арестовали Битца. Значит, рано или поздно выйдут и на него, это вопрос времени. Последние годы он был его правой рукой, и особисты этого не могут не знать. Утром он собирался уезжать, но теперь ехать туда означало наверняка арест. Не ехать — невыполнение приказа и тоже арест, правда, никто не знает, где он остановился. Но это не выход из ситуации. Вернувшись в квартиру Арефьевых, Макушев решил не посвящать всех в то, что произошло. На кухне собрались Макушев, Волохов и Владимир. Женщины были заняты детьми и подготовкой постелей, уложить столько гостей оказалось проблемой даже в их большой квартире.

— Пришла беда, отворяй ворота, — сказал, выслушав Степана, Волохов. — Мне кажется, тебе нужно ехать туда, в лагерь. Битц будет молчать, он, насколько я понимаю, калач тёртый. Если ты скроешься, тогда у органов будут все основания тебя подозревать, тогда под удар попадут и Мария, и дети. А так, возможно, ещё всё обойдётся. В крайнем случае Марию могу забрать к себе я, я ж теперь птица вольная, думаю, мой дом в Тупике ещё цел.

— Напрасно ты так думаешь, твой дом и трёх дней пустым не стоял, заселился в него новый судья. Так что ты птица вольная, да без гнезда. Ладно. Предписание у меня на руках, завтра выезжаю, — решил Степан. — У меня к тебе просьба. Побудь в Москве, пока я не дам о себе знать. Володя, ничего, если Иван у вас пока поживёт?

— Конечно, не беспокойся.

Вечером они всей большой семьёй пили чай, мужчины позволили себе немного водки.

— Сегодня по отдельному поручению допрашивал одного известного журналиста. Он по путевым заметкам написал статью о зверском убийстве в Сибири, где-то в деревне на Енисее. С его слов, об этом ему рассказал сын убитых. Так вот, как оказалось, рассказ он этот выслушал не от сына убитых, а скорее всего, от самого убийцы. Тот негодяй наверняка воспользовался документами их сына. По приметам тот, кого описал журналист, совсем не походит на сына убитых. Когда я показал фото того парня, журналист даже побледнел от волнения и прошептал: «Это не тот человек».

Талантливый товарищ попался, смотрите, как он нарисовал по памяти того, кого видел в поезде. — Владимир вытащил из планшетки лист бумаги и положил на стол. С листа на сидевших смотрел очень точный портрет Остапа. — Теперь объявим всесоюзный розыск, никуда он не денется, найдём, — убеждённо сказал Владимир, вызвав улыбку у Ивана Волохова.

Макушев внимательно вгляделся в портрет. Ему казалось, что совсем недавно он видел это лицо, только где — не мог вспомнить. Может, на этапе или в пересылке, но он его определённо видел.

— Ну-ка, позвольте взглянуть. — Волохов всмотрелся в портрет. — Да это же Живоглот. Я с ним в одном вагонзаке до Красноярска ехал. Достал он там всех. Зверь, не человек.

— Иван, вы не ошибаетесь? — спросил Владимир.

— Не ошибаюсь, Володя, точно он, так и запиши на листе: погоняло у него Живоглот, а как звать-величать — не знаю, не принято там знакомиться, а с этим и желания не было. От него смертью веяло.

— Вот это да, выходит, я личность преступника установил.

— Ну вот, теперь точно легче искать будет, может, когда-нибудь и найдёте, — сказал Волохов.

— Почему это когда-нибудь?

— Потому, Володя, что страна у нас большая, просторная, уголовники в мирное-то время себя вольготно чувствовали, а сейчас такая заваруха началась, боюсь, не скоро до них руки дойдут, они ж не политические, а война эта не скоро кончится.

— Неправда, фашистов мы разобьём, вот армия резервы подтянет и…

Они ещё долго спорили на кухне о том, как и когда будет разбита фашистская Германия. Макушев прощался с Марией, они, взявшись за руки, сидели в маленькой комнате на диване. На кровати, посапывая носами, спали их сыновья.

— Береги себя, Степан, — шептала Мария.

Ранним утром Волохов провожал Степана на Киевском вокзале. Он долго ждал, пока Степан оформлялся на поезд. Пожав друг другу руки, они крепко обнялись на перроне.

— Береги Марию и ребят! — крикнул уже из вагона Макушев.

— Ты чё, начальник?! — вытаращив глаза, заорал Татарин, увидев направленный себе в лоб ствол револьвера.

Оба только успели сбросить с себя зэковскую одежонку. Фрол от неожиданности сел и, обхватив голову руками, дико заматерился.

— Ствол на землю, Татарин, — приказал Битц.

— Он и так на земле, — показал рукой Татарин себе под ноги.

— Руки подними и толкни его ногой ко мне.

Татарин медленно поднял руки, отчего подштанники его свалились. Он машинально сделал попытку их удержать, Битц выстрелил. Отброшенный выстрелом в упор, Татарин упал на сидевшего Фрола. Фрол, осторожно освободившись от бившегося в конвульсиях тела, поднялся во весь свой рост и шагнул к Битцу:

— Стреляй, сука легавая. Моя вина, не доглядел за тобой. Стреляй.

Битц, отступив на шаг назад, спокойно сказал:

— Мне вашей крови не нужно, этот сам виноват, не нужно было дёргаться. Стоять, Фрол, иначе застрелю. — Ствол револьвера смотрел прямо в переносицу Фрола. — Стоять!

Фрол остановился. Дико вращая глазами и тяжело дыша, он с ненавистью смотрел на Битца, готовый в любую секунду броситься на него.

— Бери свои шмотки и катись отсюда. — Битц, не сводя прицела с Фрола, поднял пистолет Татарина и сунул его в карман.

— Где Москва? — спросил Фрол.

— Москва далеко, отсюда не видать, тебе советую топать в лагерь, не сегодня завтра тебя возьмут, но, боюсь, никто с тобой в догонялки играть не будет, шлёпнут по законам военного времени. А так, если добровольно вернёшься, никто знать ничего не будет, война, бомбёжка всё спишет. И вот ещё что, Фрол. Меня ты не видел, это, кстати, в твоих интересах.