Приезжие прорысили по Привратной улице, перешли на Угорскую, миновали столярную слободу, направляясь в купеческий квартал. Там на Кривом спуске поинтересовались у встречного трубочиста особняком Болюся Галенки. Ну, трубочист, малый не промах, раскрутил шляхтича на пару кружек пива, а потом признался, что нет более в Искоросте такого дома. И такого купца тоже. В начале вресня, люди говорят, сожгли заживо Галенку, вместе с женой, детьми, тещей-старухой, кухаркой и охранником.

Кто? Зачем? По чьему приказу? Того народу не ведомо. Говорили, что, мол, задолжал карузликам из Синих гор, а те наняли вышибал. Да кто поверит? Зачем вышибалам жизни лишать должника? Мертвую овцу можно остричь только один раз. А живую – о-го-го!

Еще пустомели досужие болтали, что видели в тот вечер на Кривом спуске людей в одежде грозинецких драгун. Даже в ратушу челобитную соседи носили. Расследование, проведенное местным уголовным дознавателем, показало – грозинчане были. Числом не менее двух десятков. Жили в харчевне «Вертел и окорок», порядку не нарушали, при въезде и выезде из города предъявили стражникам грамоту, подписанную новым подскарбием Выговской короны князем Зьмитроком. Так что, выходит, были драгуны на коронной службе, и любой, кто осмелился бы открыто высказать им обвинение в незаконных действиях, сразу стал бы врагом короны. Отцы города проявили прозорливость и государственную мудрость, объявив пожар в доме Болюся Галенки несчастным случаем – сажа, мол, в трубе загорелась, а там пошло, как по писаному.

Приезжие послушали трубочиста, поцокали языками, повздыхали, выглушили каждый кружек по шесть пива – а оно в Искоросте на зависть соседним городам выходило густое да крепкое – и исчезли прежде, чем обыватели успели связать их появление со смертью купеческой семьи и грозинецкими драгунами.

Покидали город пан Юржик Бутля и бывший шинкарь Лекса через другие ворота. Особо не прятались, но излишнего внимания к себе постарались не привлекать.

В двух верстах от Искороста, на Терновском тракте, их поджидали пан Войцек, за прошедшие два месяца поседевший еще больше – прядь расползлась едва ли не на весь висок, – и медикус Ендрек.

Выслушав рассказ пана Юржика, Меченый махнул рукой на северо-восток, на Жорнище по Терновскому тракту.

А что еще делать?

Четыре коня под седлами и два вьючных прорысили по широкой, от обочины до обочины, луже и долго еще дрожало и кривлялось отражение серых облаков на ее взволнованной глади.

* * *

Скособоченный калека с лицом закоренелого сердцееда отер саблю об овчинную безрукавку убитого аранка, хмуро оглядел уцелевших воинов. Из двух десятков грозинецких драгун, выбравшихся с ним из Выгова, в живых остались одиннадцать.

Включая чародея.

Мржек Сякера за несколько дней совсем оправился от злополучной раны, причиненной ему бельтом во время неудачной атаки струга. Пожалуй, если бы не его молнии и сгустки огня, разбрасываемые щедрой рукой, кочевники взяли бы верх. Во всяком случае, обожженных трупов на поляне валялось гораздо больше, чем отведавших грозинецкой сабельки.

Пан Переступа носком сапога столкнул с головы предводителя кочевников – украшенного шрамами седого бойца с сотней косичек на голове – косматый малахай.

– Клан Росомахи.

Урядник Янек, перетягивая раненое предплечье шейным платком, кивнул:

– Они самые.

Пан Владзик еще раз обвел взглядом полянку. Сказал утвердительно:

– На засаду не похоже.

Янек просто кивнул. Зубами он затягивал узел.

– Пан ротмистр! – Подбежавший драгун едва стоял на ногах от усталости, но надо было знать драгун Переступы – скорее свалятся замертво, чем признают собственную слабость. – Пан ротмистр! Там вроде копали!

И вправду, меж двух елей – одна с некогда сломанной верхушкой, другая на пядь выше корня изогнута словно «козья нога» – поверх обычного для здешних лесов песка виднелись смелые мазки желто-коричневого суглинка.

– Эге! Да тут телега! – донесся из чащи выкрик еще одного драгуна.

В обугленных обломках, сваленных в одно большое кострище, даже не числящий себя опытным следопытом пан Владзик узнал остатки колес и передка, а Янек, поковырявшись чуть-чуть, обнаружил присыпанный пеплом стальной шкворень, которым дышло парной запряжки крепится к передней оси.

– Копаем! – немедленно распорядился ротмистр.

Сердце замирало от сладкого предчувствия.

Неужели пан Войцек Шпара оказался таким лопухом? Схоронил клад и даже не припрятал.

Мржек Сякера, во всем чувствующий подвох, довольным не выглядел.

На глубине чуть меньше двух аршин лопатки драгун звякнули о стальную оковку сундука. Деревянный, обитый толстыми скобами и полосами ящик был поставлен в узкой ямине «на попа», закопан криво, небрежно. Похоже, второпях.

Шестеро грозинчан, поднатужась, выволокли его из ямы.

Пан Переступа сам взялся открыть тяжелую крышку. Небольшое подозрение вызывал сломанный и абы как прилаженный на место замок.

Поднял.

Взглянул…

Зарычал от ярости!

Провел-таки! Ох и Войцек Шпара! Отвлек. Зарыл свинец вместо золота!

Думает, грозинчане – дураки?

Купятся на такую нехитрую уловку?

Вот уж нет!

Заглянувший через плечо ротмистра Мржек взял двумя пальцами кусочек пергамента, сложенный вдвое и засунутый между серыми слитками. Развернул.

На желтой телячьей коже виднелись неровные, чуть размазанные – писали сажей, а не настоящими чернилами – строчки.

Чародей, задумчиво шевеля губами, прочитал «про себя».

И хорошо, что не вслух.

На пергаменте значилось:

«Верному псу княжескому, кривобокому Переступе и овечьему хвосту, по недоразумению именующему себя шляхтичем, колдуну недоделанному Мржеку.

Дерьма вам свинячьего, а не прилужанского золота.

Поцелуйте кобылу под хвост, а лучше друг друга в задницы.

Чтоб вам с вашими князьями сгнить заживо.

Чтоб вытекли кишки ваши поганые через зад.

Чтоб жрать вам падаль да стерво и не нажраться.

Пить ослиную мочу и не напиться.

А теперь найди-ка нас, кривой Переступа, пес цепной, мой кончар тебя подровняет.

А тебе, Мржек, лучше самому на осине вздернуться, ибо резать тебя буду мелкими ломтиками и надрезы присаливать.

Богорадовский сотник, пан Войцек герба Шпара.

Писано медикусом Ендреком в присутствии

пана Юржика герба Бутля и шинкаря Лексы

в месяце вресне, числа не считали,

а год такой же, как и у вас».