Помня предупреждение, что евреи в Акко не должны пить пиво, он отвернулся от египтян и занялся своей жареной рыбой, но она была такой соленой, что жажда усилилась. К сожалению, в трапезную забрел арамеец и, заказав пиво, покончил с ним четырьмя мощными глотками. Последние капли жидкости он плеснул на каменный пол перед Удодом.

– Они не обдирают шелуху с ячменя, – сказал арамеец, заказывая второй кувшин.

– Это точно, – с профессиональным знанием дела откликнулся Удод и попробовал на вкус шелуху одного из зерен.

– Хочешь пива? – спросил арамеец.

– Пожалуй что да, – сказал Удод, и служка-финикиец принес ему большой кувшин холодного напитка.

– Хорошо идет с рыбкой? – осведомился арамеец. Когда Удод, не отрываясь от кувшина, только кивнул, сотрапезник ему объяснил: – Понимаешь, в этих местах они специально пересаливают рыбу, чтобы тебе захотелось их пива.

К полуночи Удод продолжал сидеть в гостинице в компании моряков, потягивая пиво и распевая египетские песни. Он был громогласен, но не буен, и финикийская стража не трогала его, хотя знала, что в этот час ему не полагается здесь быть. Им было бы трудно объяснить, почему они его не арестовывают, но, наверно, потому, что он так и лучился счастьем и было видно, что у него нет никаких плохих намерений. Стражники предположили, что он много и тяжело потрудился на какой-то ферме и сейчас отдыхает и веселится. Когда к часу ночи подошла другая стража, он продолжал громко распевать, но остановился, чтобы объяснить прохожим:

– Я люблю петь. Послушайте, как звучат кипрские песни. Говорю вам, человек, который может так петь, очень близок к Яхве. – Едва только Удод упомянул имя своего бога в компании неверующих финикийцев, он тут же смущенно закрыл рукой рот, но не удержался и стал хихикать. – Вы не должны обращать на меня внимания, – сказал он стражникам. – Дома меня зовут Удодом. – Он вылез из-за стола и нетвердыми шагами прошелся взад и вперед, мотая головой в разные стороны, и в лунном свете колыхался его животик. – Я птичка удод, – объяснил он.

– Не хочешь ли сходить к девочкам? – спросил певец-киприот.

– Я? Я же женат. – Он начал описывать свою жену хозяину гостиницы и стражникам, которые внимательно слушали его. – Она примерно вот такого роста и нежнее, чем мягкий ветерок с моря. Она обожает Все красивые вещи, и поэтому сегодня я купил ей вот это. – Непослушными пальцами он вытащил стеклянную косичку, блеснувшую восемнадцатью цветными нитями, – она была так же красива, как женщина, для которой предназначался подарок. – У меня лучшая в мире жена, – еле сдерживая слезы волнения, сказал он, – и самый лучший друг, пусть он и моавитянин. И вот что я вам скажу! Все вы говорите о моавитянах плохие вещи. Они воинственны. С ними трудно иметь дело. Она нападают, когда вы к этому не готовы… Но вот что я вам скажу. Я так доверяю своему моавитянину, что когда придет день…

В поисках Удода появились два купца из Макора, и финикийцы сказали:

– Лучше отведите этого малыша домой. – Евреи помогли ему утвердиться на ногах, которые упорно подламывались.

Когда купцы вели его по набережной, за которой на якорях в заливе стояли корабли, Удод таращил остекленевшие глаза, но ничего не видел, кроме того, что ночь прекрасна.

– Я так долго копаю туннель, – бормотал он купцам и стал возмущаться, что Мешабу Моавитянину не было позволено посетить Акко вместе с ним. – Он должен быть здесь! – заорал Удод. – Он проделал больше половины всей работы! – Удод был готов защищать достоинства всех моавитян без исключения, но колени у него подломились, и он замолчал.

В ту неделю, что Удод провел в Акко, работы в туннеле шли своим чередом, и Мешаб думал, что отсутствие маленького толстенького строителя в определенном смысле пошло на пользу дела. Теперь Мешаб мог первым делом спускаться в свою шахту и прислушиваться к звукам из-за каменной стены со стороны источника. Затем он перебирался к источнику, спокойно спускался в другую шахту и слушал отзвуки ударов с другой стороны. Они становились все громче, что позволяло ему уточнять свое местоположение и слегка подправлять направление туннеля Удода, чтобы обе проходки встретились, как и планировалось. Присутствуй тут Удод, ему было бы неудобно признать, что его туннель отклонился от цели. Тем не менее, когда моавитянин снова оценивал то небольшое расстояние, которое отделяло его от направляющего шнура со стороны Удода, он изумлялся, что еврей вообще мог сориентировать туннель.

– Этот человек – маленький гений, – объяснил он своей команде. – Должно быть, он нюхом чувствует путь сквозь камни.

Каждый день звуки с другой стороны раздавались в обоих туннелях все громче, и в темноте росло чувство возбуждения.

Мешаб продолжал придерживаться своего обычая: когда дневная работа заканчивалась, он вылезал из шахты, проверял, правильно ли лежит ствол, указывающий направление, дергал шнуры, дабы убедиться, что они висят как положено, а затем взбирался на парапет, откуда открывался вид на стены вокруг источника, – скоро, когда молчаливый подземный туннель начнет действовать, они будут снесены. Вытерев лицо, он шел в дом Джабаала Удода, стоявший рядом с шахтой. Здесь, в задней комнате, отделенной от остального здания, он смывал грязь и накидывал плащ, спасенный им во время разгрома Моава. Натянув тяжелые сандалии, он сидел какое-то время, представляя себе день, когда туннель будет закончен и он станет свободным человеком. Годы плена были тяжелыми и утомительными, но он прошел их с достоинством, храня верность своему богу и преданность будущему своего народа. Часто, когда над городом спускалась ночь, он в своем моавитянском плаще неторопливо бродил по его улицам, выходил за ворота и спускался за дорогу к лагерю рабов. Заходя в грязные и шумные убежища, где было пристанище его людей, он старался своим примером вдохновить рабов. Но в то утро, когда маленький строитель отправлялся в Акко, он сказал:

– Мешаб, я хочу, чтобы ты ужинал с Керит.

Однако рабу не хотелось этого делать, и тем более он не хотел, чтобы Удод стал предметом насмешек, так что в первый же вечер он перекусил в лагере.

На второй вечер девушка-рабыня постучалась в его дверь с посланием: «У хозяйки еды больше, чем она может съесть, и она спрашивает, не поможешь ли ты ей».

Накинув свой моавитянский плащ, он прошел в основную часть дома, где Керит любезно встретила его, и они разделили ужин.

В Моаве он был известным человеком, владельцем полей и прессов для вина.

– Пройдет не так много месяцев, и я вернусь к своему народу, – сказал он Керит.

– Сколько еще осталось копать? – спросила она.

– Пробные туннели должны встретиться… примерно через месяц. Мы посмотрим, как они совпадут, а потом расширим их до размеров настоящего туннеля. – Он показал ей, как система обеспечит движение в любом направлении, вверх, вниз и в стороны. – Разве что мы сильно отклонились в сторону, но я не думаю, что это так.

– Очень умно, – сказала она.