Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единственным распространенным триггером оказалась депрессия или отчаяние. Вторым по распространенности – молитва или медитация, а красота природы почти вплотную приблизилась ко второму, ее упоминали чаще, чем религиозное поклонение[628]. Разумеется, эти категории не были взаимно исключающими. Участник исследования мог молиться или любоваться природой, находясь в состоянии депрессии. В некоторых культурах применяется сенсорная и ментальная стимуляция – игра на барабане, пение, танцы в состоянии шаманского транса или употребление психоделических веществ (энтеогенов), но едва ли стоит удивляться тому, что все они редко упоминались в отчетах британцев, присланных Харди. Кроме того, он отметил явное отсутствие «суеверий, самообмана, противоречивых теологических теорий» в отчетах, которые получил[629].
Многие респонденты испытывали ощущение сверхъестественного или трансцендентного присутствия. Некоторые чувствовали ужас, раскаяние или угрызения совести. У других в результате этого опыта пропал страх перед смертью. В целом исследователи обнаружили следующее:
Люди испытывали столкновение с абстрактной силой самым различным образом. Одни описывали свои ощущения как доверие, благоговение, радость или блаженство; в эмоциональном отношении они достигли вершин экстаза. Другие получили сенсорные впечатления, видели свет, слышали голоса, им казалось, что к ним прикасаются[630].
РДМО часто вызывает ощущение цели или нового смысла жизни, а также позитивную перемену в мировоззрении, о чем мы подробно поговорим в главе 8.
Ни в первом в своем роде исследовании группы Харди, ни в ходе последующих исследований при поддержке Washington Post (1993) не было высказано предположение, что РДМО коррелирует с «бедностью, необразованностью и готовностью подчиняться»[631]:
В изначальном исследовании 1969 года женщины сообщали об РДМО более чем в два раза чаще, нежели мужчины, но, вероятно, это объясняется тем, что сперва данные поступали от участников, которых просили составить письмо с описанием. В последующих исследованиях Д. Хэй и Э. Мориси (1978) было обнаружено, что женщины лишь немногим чаще, чем мужчины, сообщали о своем РДМО, отвечая на вопросы анкеты[632].
Мать Тереза
«Я знаю, что Бог не пошлет мне того, с чем я не могу справиться. Мне хотелось бы только, чтобы Он не полагался на меня так всецело».
Мать Тереза о своей работе с нуждающимися
Когда албанская девушка Аньэза Бояджиу (1910–1997) решила посвятить себя религии, она назвалась в память о кармелитке Терезе из Лизье, «мистике обыденного». Молодая монахиня объясняла, что не дерзнула взять себе имя «большой Терезы» – великой монахини-кармелитки и мистика Терезы Авильской.
Новая Тереза радостно служила людям, преподавая в Индии в середине ХХ века. Но после четырех мистических опытов в 1946 и 1947 годах она отправилась в один из беднейших городов мира и основала собственный миссионерский орден милосердия с центром в Индии, предназначенный для служения беднейшим из бедных. К Терезе присоединилось несколько ее бывших учениц. В первую очередь Тереза занялась поискам неимущих людей, которым отказали в лечении в больницах: для них был основан «дом умирающих». Терезе хотелось, чтобы люди, спасти которых невозможно, умирали, окруженные любовью и заботой.
После 1947 года мистические опыты матери Терезы больше не повторялись, что глубоко печалило ее. Но труд ее ордена узнали и оценили во всем мире[633].
Респонденты старшего возраста значительно чаще сообщали о РДМО, согласно данным Хэй и Мориси, но как указывал Хэй, это статистический эффект. У немолодых людей просто было больше времени, чтобы получить подобный опыт.
Представители высших социальных классов и более образованные люди чаще сообщали о РДМО, и это, как отмечает Харди, опровергает гипотезу о РДМО как психологическом механизме, чтобы справиться с социальной несправедливостью.
Респонденты, сообщавшие о РДМО, «значительно чаще» набирали больше баллов по шкале хорошего психологического самочувствия, чем те, кто не получал РДМО.
Эндрю Грили сообщал о подобных результатах в Америке (1975), другие исследователи в Европе получили в целом те же результаты[634].
15 % респондентов в исследовании Харди начали свои объяснения с упоминания о собственном детстве, хотя об этом их не просили[635]. Преемник Харди в Центре исследований религиозного опыта Эдвард Робинсон, позднее попытался исследовать детский опыт более подробно, расспрашивая тех же респондентов. Очевидно, что единственным затруднением при оценке подобных воспоминаний является то, что со временем они могли измениться. Однако многие утверждали, что у них сохранились отчетливые воспоминания о сверхъестественном или духовном опыте, которые трудно не принимать во внимание. К примеру, ссылаясь на утверждение Фрейда, что детский религиозный опыт вызван идеализацией родителей, один респондент сообщал:
Я вовсе не считаю, что мои первые представления о Боге как-то связаны с тем, как я воспринимал своих родителей. Как мне дали понять, Бог – великий Творец всего сущего, таинственный и удивительный, которому надо поклоняться, подчиняться и любить его. Он знает все и обо всем. С таким же успехом можно сказать, что представление о слоне удастся получить, посмотрев на муравья[636].