На это он мне ответил: «Поздравляю вас с прекрасным выстрелом по лосю; что же касается моего кабана – пойдемте посмотреть, в чем дело. Я промазать не мог».

Мы пошли вперед. Потоцкий, показывая на следы крови, сказал: «Пройдемте несколько вперед. Я уверен, что кабан где-либо близко лег; я ударил его прямо в грудь». Действительно, пройдя шагов 100, мы увидели мертвого кабана, лежащего около свалившегося дерева. Он получил пулю в грудь. Я был, к сожалению для себя, посрамлен.

На третьем и последнем загоне в этот день моим соседом слева оказался С.Н. Розанов. Стояли мы среди высокого соснового леса. Через несколько времени после начала гона я увидел маячивших впереди двух кабанов. Подвигались они вперед медленно и прямо на меня. Приблизившись ко мне шагов на 50, они остановились, но стали так, что один из них был совершенно закрыт толстой сосной, а от другого я видел только переднюю часть головы. Я подумал: «Выдвинись немного, и я тебя срежу». Кабан действительно выдвинулся вперед всей своей тушей и прислушался к гону. Я решил на этот раз не промазать. Хорошенько нацелившись под левую лопатку, я выстрелил. Кабан осел на землю и, лежа на животе, взбивал кверху снег своими задними ногами. «Готово», – я подумал и в то же время увидел, что второй кабан бросился вперед со всех ног. У меня промелькнула мысль: «Может быть удачный дуплет». Я пропустил кабана за линию стрелков и выстрелил. Но сейчас же увидел, что примерно на аршин выше кабана моя пуля отщепила от дерева кусок коры. Кабан ушел. В это же время случилось для меня что-то неожиданное. Мною сбитый кабан вдруг вскочил и полным ходом, шагах в 10 от меня, проскочил линию стрелков и скрылся в кустах вслед за другим кабаном. Я так растерялся, что совсем забыл, что рядом со мной, прислоненным к дереву, стояло второе ружье, заряженное картечью. По-видимому, моя пуля скользнула по позвоночнику кабана и временно его парализовала. Вообще мне не повезло на кабаньих охотах. Кабаны на меня выходили, но я никогда ни одного кабана не убил.

После описанной охоты (это была моя последняя охота на кабанов) Соня надо мной смеялась, говоря, что я, когда она проходила мимо меня на нашей квартире, прищуривал левый глаз и мысленно прицеливался ей под лопатку.

Как-то зимой полковник Иван Николаевич Толмачев (командовавший тогда полком) заехал ко мне и предложил поехать на Рождественские праздники на охоту в имение генерала Витта164 (командовал 9-м корпусом). По словам Толмачева, Витт недавно купил громадное лесное имение недалеко от Лунинца, Минской губернии. В качестве приказчика в имении сидит хороший охотник, бывший вахмистр из полка, которым прежде командовал Витт. Генерал Витт сказал Толмачеву, что этот приказчик пишет, что в имении отличная охота на лосей, медведей, кабанов и волков. Витт сам не был охотником, но предложил Толмачеву собрать компанию охотников и поехать в его имение, где имеется хороший помещичий дом, который он предоставляет в распоряжение охотников. Рассказ был соблазнительный, и я согласился поехать, хотя это было и далеко и надо было ехать не менее как на неделю.

На охоту собрались: Толмачев, генерал Шишковский165 (начальник штаба 9-го корпуса), граф О’Рурк, Розанов, ротмистр Киевского гусарского полка, кажется, Семенов, и Мельников (впоследствии волынский губернатор). В последнюю минуту к нам присоединилось еще два офицера.

Выехали мы почему-то (теперь не помню) не через Сарны и Лунинец, а кружным путем через Бахмач и Гомель. Конечной станцией была небольшая станция, не доезжая двух перегонов до Лунинца. От этой станции надо было ехать на лошадях 75 верст. Во время довольно длинного переезда (кажется, не меньше суток) мы навязывали на бечеву куски бумазеи, чтобы обкладывать зверя.

Когда мы приехали на конечную станцию (был вечер), нас уже ждали несколько саней, приготовленных распоряжением виттовского приказчика. Сели и поехали, но скоро начались неприятности. Зима еще не установилась как следует, последние дни стояла оттепель, и дорога по гатям и по болотистой почве была убийственной. Несколько раз лошади проваливались или выбивались из сил волочить за собой сани не по снегу, а по грязи. Приходилось выходить из саней, помогать вытаскивать лошадей, подталкивать сани. Среди ночи пришлось остановиться на привал в небольшой встречной деревушке. Встретивший нас на станции приказчик предложил зайти в избу, сказав, что сейчас он устроит чай.

Я вошел в избу, но уже через несколько минут выскочил обратно и предпочел ожидать дальнейшего путешествия сидя на завалинке. Изба (по словам приказчика, «лучшая в деревне») оказалась курной. Спертый воздух вперемешку с гарью от печки без труб (в курных избах дым от печки шел прямо в избу и выходил через отверстие в крыше) положительно не позволял дышать. А тут я еще услышал плаксивый голос кого-то из крестьянских детей: «Мамка, вша заела». Я побоялся и прокоптиться, и набраться насекомых.

Часа через полтора двинулись дальше. Часов в 8 утра, среди леса, нас остановил какой-то верховой. Оказалось, что это помощник приказчика, который по уговору с приказчиком устроил нам по дороге в имение охоту на медведя. По словам наших новых хозяев, в полуверсте от места, где мы остановились, была «верная» медвежья берлога. Мы, конечно, с радостью согласились на устройство неожиданной для нас облавы на медведя. Стали на номера. Собранные заранее загонщики погнали. Но голоса загонщиков совсем уже приближаются, а зверя никакого нет. Слышим крики: «Зверь ушел!»

По словам помощника приказчика, берлога оказалась пустой. Мы решили проверить. Прошли вперед и действительно увидели берлогу, еще теплую. Кругом было много волчьих следов и след улепетывавшего медведя. Ясно, что за несколько часов до нашей охоты поохотились на небольшого медведя волки. Волков, по-видимому, была крупная стая, и они погнали медведя.

Приехали мы к помещичьему дому де Витта только к вечеру. Там нас ожидали два крестьянина, явно браконьеры, которые должны были сорганизовать облавы. От де Витта приказчик получил письмо, в котором давалось указание нас всячески ублаготворять и было сказано, что он, де Витт, как владелец имения предоставляет нам право, вопреки закону об охоте, стрелять козлов и коз (охота на козлов разрешалась законом только до 1 ноября) и лосих (закон указывал, что за убитую лосиху виновный уплачивает в казну 500 рублей). Я первый запротестовал, сказав, что мы должны придерживаться закона. Не думал я тогда, что скоро сам нарушу закон.

После ужина приказчик нам сказал, что браконьеры знают две медвежьи берлоги, но не хотят их показывать; он советовал угостить их хорошенько коньяком и постараться уговорить продать берлоги. Взялся уговорить браконьеров сначала Толмачев, а затем Мельников. Но как они ни вливали в здоровенных мужиков драгоценный коньяк, ничего не выходило. Мы предлагали за каждую берлогу по 100 рублей (цена невиданная для тех мест), но браконьеры только мотали своими бородами. Наконец старший из них, слегка подвыпив, сказал: «Вот что, господа мои хорошие, сколько ни предлагайте, хоть по 500 рублев за берлогу, все равно не покажем берлог. Расчет у нас другой; он простой и для нас много выгодней, чем продавать вам берлоги. Дело в том, что наш минский губернатор, господин Эрдели, охотник и особенно любит охоту на медведей. Мы уже послали ходока в Минск с предложением предоставить ему эти две берлоги. За берлоги мы ничего с него не возьмем, а. попросим только устроить нас лесниками в казенный лес. А как будем лесниками, мы за эти берлоги заработаем в один раз не 200 или 300 рублев, а получим верный ежегодный заработок не меньше как по тысяче рублев». Расчет хитрых и жуликоватых мужиков был верный, и возражать не приходилось.