ОБЛАВЫ ВНЕ КИЕВСКОГО РАЙОНА

Из «дальних» моих выездов на охоту из Киева стоит отметить два: один под Ковель, а другой – к Лунинцу, в долину реки Припяти. Не доезжая от Киева до Ковеля, примерно в районе реки Стырь, тянулись большие казенные леса. В этих лесах было много кабанов и попадались лоси. Кабаны были местные, а лоси заходили с севера, из Пинских трущоб. Охота на кабанов была обеспечена, а на лосей – все зависело от случая. Поэтому всегда говорили: «Едем на охоту на кабанов». Устраивал облавы местный лесничий, страстный охотник, но плохой организатор охот. Последнее влияло на то, что никогда вперед нельзя было быть уверенным, что охота будет успешна. Портило эти охоты и то, что приглашение на охоты исходило от этого лесничего, совершенно не умевшего «подбирать» состав приглашаемых. Звал он на охоту очень широко знакомых и незнакомых из Киева, Житомира, Ровно, Ковеля и местных помещиков. Наезжало на охоты довольно много публики, и самой разнообразной; приезжали и господа, которые главный интерес в охоте видели в хорошей закуске в лесу с обильным возлиянием. Отсюда понятно, что эти охоты не всегда бывали приятны, но на них ездили, так как кабанов было действительно много.

Помню одну из таких охот. Приехало на охоту человек десять. На этот раз публика подобралась вполне приличная. Из Киева приехали Розанов, я и граф О’Рурк. Из Ковеля приехал полковник Генерального штаба Острянский162 с еще каким-то офицером; из Житомира приехал вице-губернатор, фамилии которого не помню; из помещиков (было несколько человек) помню графа Потоцкого, местного магната и знаменитого стрелка, и полковника Бенуа163 (командира Ахтырского гусарского полка), имение которого примыкало к казенным лесам, где устраивалась охота. Лесничий, устроитель охоты, нам сказал, что, так как мы приехали на охоту на два дня, он на этот раз сорганизовал облаву так, что мы захватим лучшие кабаньи места.

Погода была очень хорошая. Лежал в лесу небольшой снег, и температура была 2—3 градуса холода. Оба дня были солнечные, и в лесу было очень красиво и приятно.

На первом же загоне, в первый же день охоты, на меня вышел одинец (старый, здоровенный кабан). Но или я стоял неспокойно, или вообще чем-либо привлек внимание кабана, но он заметил что-то неладное: я сначала услышал впереди подозрительный хруст сухих ветвей, а затем увидел шагах в 80 от себя здоровенную кабанью голову, выдвинувшуюся из кустов. Замер я, но остановился и кабан, пристально глядя в моем направлении. Так мы простояли несколько секунд. Решив, что кабан видит или чует что-либо неладное, и опасаясь, как бы он не удрал, я стал медленно в него прицеливаться из моего прекрасного двуствольного штуцера. Видна была только голова. Я прицелился ему между глаз и выстрелил. Прогремел выстрел, и кабан, метнувшись назад, скрылся. На снегу не было ни капли крови; ясно, что я промазал.

В следующем загоне на меня выкатила полным ходом здоровенная свинья в сопровождении четырех поросят. Первый выстрел я сделал, когда свинья была от меня шагах в 15; свинья шарахнулась в сторону, я выстрелил вторично, но безрезультатно. Поросята, подбежав ко мне почти вплотную, бросились за матерью. На снегу опять ни одной кровинки.

После дневного привала был устроен еще один загон. На меня вышли две свиньи среднего размера, и опять промахи из обоих стволов. Я был в полном отчаянии и не знал, чем и объяснить мои промахи. Мне казалось, что я спокойно и хорошо прицеливаюсь; ружье, я знал, бьет хорошо. В голову пришла мысль, что или мушка слегка сдвинулась, или патроны плохо приготовлены. Решил проверить стрельбу ружья, выстрелив в цель.

Охота в этот день была закончена часа за полтора до темноты, так как лесничий решил устроить небольшой пикник на выбранном им, как он сказал, очень красивом месте. Приехали мы на это место еще засветло. Место было действительно красиво: мы расположились на холме, на опушке большого соснового леса, и под нами далеко тянулось мелколесье.

Я прежде всего достал у какого-то лесника кусок доски (он, вероятно, выдрал его из саней), очертил на нем небольшой круг, прикрепил к дереву и с дистанции 50 шагов сделал четыре выстрела. Оказалось, что все четыре пули легли рядом у центра круга; расколотая дюймовая доска в местах попадания пуль ясно показывала, что пули действовали сильно и очень разрушительно. Значит, виноват я сам; значит, только не замечаемое мною волнение было причиной плохой стрельбы. Было, конечно, досадно, но я утешал себя тем, что исправлюсь на другой день охоты.

Смотревший на мою стрельбу в цель граф Потоцкий сказал: «А вы стреляете хорошо». В этой фразе мне показалось, что я слышу иронию, и я решил показать Потоцкому, что я и по зверю стреляю хорошо.

Чудный вечер, веселая компания вокруг костра, охотничьи рассказы и воспоминания, а также хорошая закуска исправили мое настроение. Охота была в общем удачна. Было убито четыре или пять кабанов и свиней, все были веселы. До сих пор вспоминаю приятное вкусовое ощущение от поджаренного на вертеле на костре свиного сала, копчушек, а затем отлично приготовленный шашлык, сдабриваемый хорошим красным вином.

На обратном пути к дому лесничего, где мы должны были провести ночь, я решил подшутить над Розановым, который хвастался, что он знаток хороших сигар. Он знал, что у меня были хорошие сигары, и, когда мы после пикника сели в сани, он попросил меня угостить его сигарой. Я ему сказал: «Хотя на воздухе грех портить очень хорошую сигару, но, так и быть, я вас угощу очень хорошей сигарой. Такой сигары я вам еще никогда не давал, я случайно достал ящик изумительно хороших сигар». После этого я дал ему грошовую сигару из купленных мною недавно перед тем на австрийской стороне около Подволочиска. Розанов всю дорогу наслаждался и на другой еще день меня благодарил за «чудное угощение». Только в Киеве я ему признался в моем некрасивом поступке. Он, по-видимому, тогда рассердился, но объявил, что все же сигара была хороша.

На следующий день на первом загоне мне пришлось стоять между графом Потоцким и полковником Острянским. Когда шли становиться на номера, лесничий нас предупредил, что, судя по следам в загоне, кроме кабанов надо ожидать и лосей. Граф Потоцкий, обращаясь ко мне, сказал: «Надеюсь, что по движущейся цели вы будете сегодня так же хорошо стрелять, как вы стреляли вчера в мишень». Я ответил: «Постараюсь не мазать, но думаю, что нет такого стрелка, который мог бы с уверенностью сказать, что он не промажет».

На это Потоцкий сказал: «Все зависит, конечно, от условий стрельбы, но я могу смело сказать, что по кабану или по лосю, раз он хорошо виден и на подходящей дистанции, я никогда не промажу». Я слышал, что Потоцкий славится своей стрельбой, но все же подумал, что он хвастается.

Стали на номера. Начался гон. Прошло каких-нибудь две-три минуты, и я увидел, что среди сравнительно редких деревьев крупного леса, нас окружающего, впереди что-то мелькнуло, затем опять. Присматриваюсь и вижу, что на меня идет полным ходом лось, а несколько правей – крупный кабан. У меня создалось впечатление, что и кабан идет на меня. Кто выйдет первый? По ком стрелять? Лось вышел первым. Он шел полным ходом, прямо на штык. Подпустив шагов на 40, я выстрелил. Лось, взметнув массу снега, перевернулся через голову и только задергал ногами. В это время справа слышу выстрел графа Потоцкого. Оборачиваюсь и вижу, как кабан круто повернул назад и со всех ног бросился обратно в лес. Подходят загонщики. Я так обрадовался промаху графа Потоцкого, что не удержался и, подойдя к нему, злорадно сказал: «А вы, граф, кажется, промазали?»