– Необходимость заставила меня нарушить условия конспирации, – невозмутимо продолжал Чокаев. – Если хотите, случай экстренный! Плохи, очень плохи наши дела. В Туркестане басмаческое движение трещит по всем швам… Полный крах.

– Откуда у вас такие сведения? – Кейли пробуравил резидента глазами, потянул носом – от Чокаева резко пахло одеколоном, запах которого англичанин не переносил. – Не верю!

– Мои сведения из достоверных источников. Сообщил мой родич, правая рука Илли Ахуна. Гибнет цвет басмачества, воины ислама, которых надо растить не год и не два… А вы, мистер Кейли, оскорбляете недоверием. С кем, позвольте спросить, вы будете освобождать Туркестан, Казахстан? С кем, если большевики всех истребят?

– Боже мой, боже мой! Сколько сразу слов! Узнаю профессиональную привычку адвоката! Что вы предлагаете?

– Перейти от слов к делу… Ввести в Туркестан английские батальоны. Мы подготовили обращение эмигрантов, руководителей басмаческого движения к правительству Англии об оказании помощи всем народам, стонущим под ярмом большевизма.

– Но я не уполномочен решать подобные вопросы.

– Вы, мистер Кейли, влиятельный человек. Вы можете через свои каналы убедить правительство, что сейчас такая мера необходима. Настал удобный момент. Вас просят народы Туркестана и Казахстана, которые ждут, когда их освободят от Советов и большевиков… Неужели не вернутся золотые времена? – Чокаев мечтательно закатил раскосые глаза. – Как сейчас помню то время, когда четырнадцать государств Антанты ополчились против большевистской России… По улицам Баку и Асхабада разгуливали английские офицеры, воды Каспия бороздили суда ее королевского величества. Тогда Англия не поскупилась на освободительный поход деникинских отрядов, истратила сто миллионов фунтов стерлингов… Я всегда верил и продолжаю верить, что только Англия освободит Туркестан и Казахстан… Еще в восемнадцатом я заключил с вашим военным командованием тайное для всех, но не для вас, соглашение. В обмен на военную помощь я предоставил концессию в Караганде и Джезказгане… И я, как бывший уполномоченный Временного правительства по Туркестанскому краю, авторитетно заявляю, что этот договор, несмотря на время, остается в силе. Более того, мы готовы на все… От имени всех эмигрантских сил Бухары, Туркестана, Казахстана я заявляю: мы готовы жить под протекторатом Великобритании, стать ее доминионом. Каким угодно – желтым, зеленым, белым… Только не красным! Эмир бухарский готов отдать под власть англичан весь эмират. Только помогите вернуть Бухару, – Чокаев, мотнув головой, закинул чуб.

Кейли не прерывал собеседника, разглядывая его с каким-то любопытством, будто видел впервые. С чего это он распинается? Хочет убедить его, Кейли, что теперь он не такой непостоянный, как прежде, когда был на короткой ноге с Керенским, однокашником и сокурсником? Вместе с будущим премьером Временного правительства России он вступал в партию эсеров, а закончив юридический факультет Петербургского университета, вернулся на родину, где из казахской интеллигенции создал нелегальный кружок с программой, непримиримо враждебной большевикам. Сразу после Февральской революции Керенский сам вспомнил о Мустафе и назначил его уполномоченным Временного правительства по Туркестанскому краю. Приятели все же! Но тщеславный адвокат уже тогда требовал называть себя не «уполномоченным», считая, что такое звание унижает его, а президентом Туркестана. Он повел линию на создание автономной мусульманской республики, самостоятельной от России. Англию это тогда устраивало, лишь бы отколоть Туркестан от России. Но устраивала ли такая политика Керенского, поверившего университетскому дружку, своему товарищу по партии? В кругу близких Чокаев разглагольствовал о верности исламу, его незыблемым принципам, а сам взял да женился на русской девице. Ох, как корили его за это родичи, соратники: убежденный националист, а жена – неверная! Иной веры! Разве можно положиться на такого человека, у которого, как говорят сами русские, семь пятниц на неделе?

Положив волосатые руки на стол, Кейли сидел с отрешенным видом, но слушал Мустафу Чокаева в оба уха. Тот беспрестанно сыпал словами, и чем больше говорил, тем выше вырастала между ним и англичанином стена отчуждения… Кейли не верил Чокаеву. Уж больно ненадежен, глуповат… Может, слишком хитер?.. Неужто верит, что Англия возьмет да пошлет в Туркестан свои батальоны? Что он – ослеп?! Послала бы! Сию минуту! Будь ситуация иная, а сейчас времена не те. Чего он маячит перед глазами?

Чокаев, то сцепив руки за спину, то положив их на живот, крупно вышагивал по просторному залу. Эмиссар хотел одернуть Чокаева, но сдержался, усмехнулся, вспомнив Керенского, который тоже любил вышагивать, только привычку имел иную – пальцами правой руки теребил пуговицы на груди, левой же беспрестанно одергивал сзади фалды френча. А ведь был кумиром Чокаева, а вот предал же его Мустафа, основав после Октябрьской революции «Кокандскую автономию», которой англичане хотели оказать любую помощь, но не успели. Всего три месяца продержалось это буржуазно-националистическое правительство. А когда по всему Туркестану окончательно установилась советская власть и английские батальоны спешно ретировались в Иран, то Чокаев, лишившись помощи своих новых благодетелей, не растерялся, переметнулся в другой лагерь. Он сбежал в Турцию, явно рассчитывая привлечь к себе внимание немцев. Но до него ли тогда было поверженной Германии? Однако это ему зачтется в будущем. Тогда же, несолоно хлебавши, из Стамбула он подался в Париж, а своим недоумевавшим друзьям сказал: «Женушке моей, Марии Яковлевне, во Францию захотелось… Парижским воздухом подышать». Это случилось сразу же после встречи Чокаева с одним французом, передавшим ему приветы от старых друзей, обитавших в Париже.

Так Мустафа Чокаев легко обретал и с такой же легкостью менял и хозяев, и друзей, но в одном оставался неизменен – в патологической ненависти к советской власти. И теперь, всем своим нутром почуяв неотвратимо надвигавшуюся гибель басмачества – последнюю надежду контрреволюционной эмиграции, – он, старый агент английской разведки, забыв законы конспирации, примчался к Кейли, чтобы тот поэнергичнее поспособствовал посылке в Туркестан английских войск на помощь гибнувшим басмаческим отрядам. Любой ценой – пусть даже расплатой будет родная земля.

– Я незамедлительно передам просьбу своим шефам, – Кейли мучительно припоминал, на кого же похож Чокаев в своих манерах – в его речи и жестикуляциях было что-то фиглярское. – Я постараюсь сделать это как можно скорее… Подумайте, мистер Чокаев, как можно пристроить в Париже, в вашем центре, нашего общего друга Джапара Хороза.

– Еще туркмена мне не хватало!

– Ваш центр называется Туркестанским, значит, должен объединять и туркмен. Джапар – славный малый. Можно положиться на него.

– Вы лучше скажите, что хотите приставить его ко мне…

– Боже, боже мой! Еще древние римляне знали, что разведчикам в паре работать сподручнее. Вы по-прежнему наш резидент.

– В последнее время вы не доверяете мне, – Чокаев обиженно шмыгнул носом и снова как-то нервно тряхнул чубом.

– Платим мы вам исправно, значит, еще доверяем, – холодно отрезал Кейли и вздрогнул, будто его ударило током: «Боже ты мой! Да он Гитлеру, этому параноику, подражает… И как! Профессиональный клоун так не сумеет. И чуб, и усы – все, как у Адольфа. И руки так же держит на… Ах, дешевка, ах, шансонетка продажная! Бонвиван несчастный!..» – Кейли чуть не прыснул от смеха.