— Могу я взглянуть на его бумаги?

Антоний нахмурился, ему явно не хотелось их доставать. Почему? Неужели у Цезаря были другие планы, от которых Антоний отказался? Может, он просто воспользовался магическим именем Цезаря, чтобы придать убедительность собственной стратегии?

— Ладно, — буркнул он.

Потом направился к маленькой шкатулке на другом столе, открыл ее и вытащил связку документов. То были не аккуратно сложенные бумаги человека, имевшего возможность спокойно убрать их в ларец по завершении работы, но разрозненные пергамента и папирусы, собранные вперемешку, как попало, когда их хозяина настигла внезапная смерть.

— Именно в таком виде я их и нашел, — сказал он, вручая документы мне. — Клянусь.

Мне было немного боязно разбирать их: я вовсе не хотела, чтобы мои опасения подтвердились, да и просто робела, представляя себе, что выпускаю на волю сохранившуюся в свитках мощь Цезаря.

И все же я сделала это. Я разгладила бумаги и прижала их уголки масляными лампами. После чего на меня буквально обрушились строки, пусть и содержавшие новые для меня мысли, но написанные слишком знакомым почерком.

Это было какое-то чудо: чернила, буквы, все мне знакомо, все принадлежало ему, — и теперь, по прошествии столь долгого времени, он делился со мной не знакомыми мне замыслами.

Судя по торопливым наброскам, порой сделанным прямо поверх карт, дело обстояло именно так, как говорил Антоний: он собирался следовать маршрутом, избранным Цезарем. Я испытала огромное облегчение, как будто это уже гарантировало успех. В то же время мне стало стыдно: выходило, что я не доверяю мужу и не ценю его как полководца.

Подняв глаза, я встретила внимательный взгляд Антония. Когда я читала заметки, он следил за выражением моего лица, пытаясь проникнуть в мои мысли. Оставалось надеяться, что это ему не удалось.

— Ну, убедилась? Все как я говорил.

— В основном, — кивнула я. — Но я поняла, что он планировал разместить в Армении гарнизон, а ты…

— Я говорил тебе, что у меня нет на это лишних солдат. Армянский царь — наш союзник, и он сам участвует…

— Да, да, ты говорил. Я только хотела сказать…

— Красс имел лишь восемь легионов. В отличие от него у меня войск достаточно.

— Похоже, что Цезарь собирался захватить Экбатану и отрезать Вавилон от Парфии.

— И я так сделаю. Но чтобы добраться до Экбатаны, нужно захватить Фрааспу.

— Конечно.

Я бережно сложила бумаги. Мне очень не хотелось убирать их так скоро, но они рассказали мне все, что я хотела узнать о будущих завоеваниях, заодно пробудив старые воспоминания.

— Возьми. — Я отдала ему документы.

Он вернул их на место, как жрец — священные реликвии. Может быть, Антоний и правда чувствовал, что совершает священнодействие. В Риме он служил жрецом культа Юлия Цезаря, но здесь, на границах римского мира, принял на себя высокую роль наследника Цезаря. А возможен ли более искренний акт почитания, чем исполнение последней воли?

Плотно закрыв ларец, Антоний гневно произнес:

— Парфяне знали о его планах, обрадовались его смерти и даже отрядили к Филиппам, в помощь убийцам, небольшое войско. Тем самым они показали, что заслуживают мести. Мы не можем оставить это без последствий.

— Нет. Не можем.

От имени Цезаря мы обязаны преследовать их до самого сердца их твердыни — так же безжалостно, как сделал бы это он сам.

Снаружи доносился шум холодного дождя. Сейчас, в темную зимнюю ночь, с трудом верилось, что теплая погода вернется и Антоний действительно отправится в Парфию. Путь предстоял долгий — более трех сотен миль до назначенного места встречи с Канидием, а потом, после объединения сил, еще четыреста миль через горные перевалы и тропы к Фрааспе. До Экбатаны еще сто пятьдесят миль пути к югу. То есть в общей сложности легионы должны преодолеть около тысячи римских миль по труднопроходимой местности, на большей части которой их поджидают враги. Пеший переход в тысячу миль для армии в полном оснащении, отягощенной обозом, — нелегкое испытание. Можно считать чудом, если он доберется до Экбатаны к следующей зиме. К сожалению, все упиралось в горы: зимой они непреодолимы, и выступить раньше не представляется возможным.

— На это уйдет так много времени! — вырвалось у меня.

— Да, — подтвердил Антоний, вернувшись к столу. — А сколько времени потеряно из-за того, что приходилось откладывать подготовку кампании! И все из-за Октавиана: он просил меня о помощи, призывал в Италию, назначал встречи, а потом от них уклонялся. — В голосе Антония прорывались непривычные нотки гнева. — Он чинил помехи на моем пути, чтобы оттянуть начало похода.

— Да, и мы прекрасно знаем почему, — подхватила я. — Он не хотел, чтобы ты занял то положение, что уготовила тебе судьба. Благодарение Исиде, теперь твои глаза открылись, и ты увидел подоплеку его коварных маневров! Пусть в следующем морском сражении Секст потопит его корабли! Пусть к твоему возвращению из Парфии от Октавиана не останется ничего, кроме выброшенного на берег разбитого корабля без мачты!

— Ну, ты увидела все, что хотела? — вежливо спросил Антоний, сворачивая карты.

— Да.

Во всяком случае, я увидела и оценила размах стоящей перед ним задачи.

— Я непременно провожу тебя. По крайней мере, до Армении, — заявила я. — А может быть, и дальше.

— Буду рад, конечно, — с удивлением сказал он, — но только…

— В конце концов, разве я не поддерживаю твою кампанию египетскими деньгами?

Я вложила в его поход триста талантов — достаточно, чтобы содержать шесть легионов в течение года. Антонию было трудно собрать средства на Востоке, где все было выжато сначала Крассом, а потом парфянами. Требовать у союзников не имело смысла: у них почти ничего не осталось.

— Постараюсь тебя не отвлекать, — добавила я, не удержавшись от того, чтобы не подразнить его.

— Ладно. Но перед тем, как мы выступим в горы, я отошлю тебя обратно, — проговорил Антоний. — Один из нас обязательно должен пережить этот поход.

— Да, конечно, — отозвалась я, обнимая его и положив голову ему на грудь. И вспомнила о «девяноста девяти солдатах».

— Пока мы не отправились в путь, — продолжал он, — пожалуйста, пошли за нашими детьми. Я хочу увидеть их на тот случай, если…

«На тот случай, если окажусь одним из девяноста девяти, а не сотым».

— Да, конечно.

«Интересно, — подумала я, — высказывал ли Октавиан Ливии надежду на то, что парфяне позаботятся об Антонии вместо него? Как я только что предположила, что Секст позаботится об Октавиане вместо нас».

Я ощущала себя так, будто угодила в центр пейзажа, изображенного на стене римской виллы: меня окружали сотни видов зелени. Здесь была густая зелень кипарисов, яркая зелень весенних лугов, серебристая зелень старых оливковых деревьев, светлая зелень только что сжатых полей, широко расстилавшихся по равнине, а в отдалении — синеватая зелень мелководного залива Александретта. Позади нас вздымалась в небо гора Сильпий, а мы нежились на ее склоне, наслаждаясь солнечным теплом и прихваченными с собой закусками.