Поначалу он тоже ходил на собрания однополчан, обмусоливал в пылких речах прошлое, пил водку и заедал её сладкой местной селёдкой — во Франции не умеют солить селёдку, в отличие от России, получается нечто такое, с чем можно пить чай, но нельзя лить водку... Разве мужчины, живущие в России, едят сладкую селёдку?

Кусонский, не выплывая из своих бумаг — плыл по ним, словно по широкой реке, — вновь покачал головой. С улицы донеслось несколько встревоженных автомобильных гудков, будто кто-то наехал на человека. Кусонский встряхнулся раздосадованно, «выплывая на поверхность», но не выплыл, чуть не дотянул, и поскольку автомобильные гудки то ли до него больше не доносились, то ли уже перестали звучать, Кусонский вновь погрузился в бумаги.

* * *

В восемь часов вечера в кабинет Миллера начали сходиться северяне — поседевшие, постаревшие, необычайно говорливые, некоторых из них невозможно было узнать, так искорёжило, изменило их время. Чинно, будто гимназисты, гости рассаживались по стульям.

— Евгения Карловича что-то нет, — обязательно произносил кто-нибудь из вновь пришедших, доставал из кармана старые часы-луковицу — память о далёком Архангельске, щёлкал крышкой и говорил с каким-то недоумённым изумлением: — О! Однако!

Все привыкли к тому, что Миллер был образцом точности — никогда никуда не опаздывал.

— Видимо, произошло что-то из ряда вон выходящее, раз Евгений Карлович не смог предупредить о задержке. Давайте не будем тревожиться — он скоро придёт.

— Никто не помнит из вас, господа, англичане вывезли из Архангельска все свои танки или что-то оставили?

— В Архангельске все их и оставили. А вот из Мурманска вывезли — у них там базировались большие транспортные суда...

— До сих пор не могу понять, как большевики победили в этой войне?

— Немцы помогли. Если бы не они — вряд ли когда красные взяли бы верх.

— Так что же, выходит, немаки ходили в форме красных командиров?

— Точно так.

— Красным надо отдать должное, — неожиданно подал голос капитан, пришедший на собрание в форме с серебряными погонами, свидетельствующими о его принадлежности к славному клану образованных генштабистов. Капитан сидел скромно в сторонке, покусывал зубами спичку, в разговоре почти не участвовал, лишь изредка бросал короткие реплики, на этот раз он произнёс фразу, заставившую всех обернуться к нему: — Красные научились и без немцев хорошо воевать.

В кабинете воцарилась тишина.

— Вы что, капитан, за красных? — тихо поинтересовался пожилой полковник, наморщил лысое темя. Он так же, как и капитан, пришёл на собрание в форме, при погонах.

— Ни в коем разе. — Капитан отрицательно покачал головой. — Просто я хочу отдать дань тому, что есть. Факты свидетельствуют о том, что красные действительно научились воевать.

На стенах миллеровского кабинета затряслись фотографии — такой разгорелся спор. Каждый спорщик стремился внести в него свою лепту и, желая, чтобы его услышали, срывался на крик.

А Миллера всё не было. Время шло.

* * *

Миллер сопротивлялся до последнего, цепко хватался за уплывающее сознание, пробовал кричать, но крика не было, пропал, генерал пробовал ногтями впиться в ускользающий от него свет, но свет перед ним становился всё слабее и серее, за него не удержаться, и Миллер засипел сдавленно, будто собирался сию же минуту умереть. Он и готов был умереть, но этому противилось его крепкое неизношенное сердце, противилась душа, противилось всё естество его — только мозг был согласен с неизбежным концом, но этой покорности для смерти было мало.

Генерал думал, что ему причинят боль, заставят униженно корчиться, хлопать окровавленным ртом, мучаться, чтобы захватить губами хотя бы немного воздуха, но боли ему не причинили, и он долго ещё видел серую светлую полоску, мерцавшую у него в глазах, потом эта полоска исчезла, и Миллер отключился.

Прошло десять минут, и у здания школы остановился длинный серый грузовик с кузовом, затянутым плотным брезентом мрачного чёрного цвета, будто крепом.

Штроман поспешно выскочил из здания школы, огляделся — не наблюдает ли кто за ним? — ничего подозрительного не обнаружил и отпер ворота.

Грузовик выплюнул из выхлопной трубы несколько кудрявых колец и после перегазовки задом вполз во двор. Штроман закрыл ворота.

Простоял грузовик во дворе школы недолго — минут двенадцать — пятнадцать. Человек, сидевший у окна в доме напротив, не обратил на это событие внимания, он вообще не придавал никакого значения суете, затеянной во дворе школы. Да и не до того было старику — у него болел мочевой пузырь, прихватывало сердце, в глубине тела вспыхивала и угасала нудная допекающая боль, которая пробивала насквозь старый организм, возникала даже где-то у горла, в уголках рта появлялись пузырьки слюны, и хворый человек этот спешил стереть их платком.

Вскоре из дома вынесли ящик. Он был похож на гроб и одновременно на старый сундук. В таких ящиках российские и французские бабушки хранили свои вещи, в основном вышедшие из моды, — приданое, с которым они не могли расстаться до конца дней своих и глядя на которое вспоминали свою далёкую юность и с досады, чуть что, пилили своих несчастных мужей-стариков, обвиняя их во всех смертных грехах, и в первую очередь в том, что они загубили чужую молодость.

Старик, сидевший у окна, усмехнулся — его восьмидесятидвухлетняя Жаклин в этом смысле даст фору любой злобной старухе — что французской, что русской.

Ящик поспешно погрузили в кузов, туда же, как заметил старик, прыгнули двое мужчин — сделали они это легко, ловко, будто гимнасты, третий мужчина тщательно застегнул полог, вприпрыжку обежал автомобиль, забрался ь кабину, и грузовик незамедлительно покинул школьный двор.

Этот случайный наблюдатель потом дал самые важные показания в полицейском участке.

Рокот мотора затих в конце улицы Раффэ, и грузовик исчез за поворотом.

* * *

Северяне терпеливо ждали Миллера в его кабинете. Прошло ровно полтора часа, но генерал так и не появился.

— Где Евгений Карлович? Кто-нибудь что-нибудь знает? — По коридору с воплем пробежался лысый полковник в скрипучих, начищенных до лакового блеска сапогах, заглянул в один кабинет, потом в другой, в третий. — Где генерал-лейтенант Миллер? Кто его видел? — Голос полковника наполнился обиженным недоумением.

Миллера нигде не было.

Наконец кто-то сказал, что Миллер днём уехал на спешное деловое свидание вместе со Скоблиным и на всякий случай оставил Кусонскому записку.

— Где Павел Васильевич Кусонский? — встревоженно заревел полковник.

Кусонский находился дома — рабочее время кончилось. Собравшиеся дружно решили:

— Отправить за Кусонским мотор!