Учитель Алтонгирела, а с ним ещё двое, фыркают и ругаются себе под нос, но большинство есть большинство, да ещё и подавляющее.

Старейшина-духовник, всё это время тихо сидевший справа от «спикера» подзывает нас к себе жестом. Мы встаём и подходим. Азамат, по-моему, с трудом держится на ногах. Бритый старик берёт наши хомы в руки, что-то шепчет, еле-еле выдыхая, отпускает – и они становятся абсолютно невесомыми. Он опускает руки и делает вид, что его вообще тут нету.

Старейшина-церемониймейстер улыбается нам по-отечески и молвит – вот именно, что не говорит, а мо-олвит:

– Сту-упайте, сту-упа-айте, и пусть у вас волею богов всё получится.

Мы уходим, оставляя за спиной пятнадцать благословляющих улыбок и светящихся пар глаз.

Азамат даже пугается моего истерического хохота, а уж тем более когда я сползаю по прохладной шершавой стене дома Старейшин – решает, что мне плохо. А мне не плохо, мне очень-очень хорошо, и легко так невыразимо, кажется, вот сейчас прямо отсюда могу на крышу сигануть, как блоха. Ну или ветерком подует – улечу.

Наконец, досмеявшись до слёз, кашля, икоты и колик, я нахожу в себе силы прекратить хаос, а то Азамат и правда нервничает, а уж он-то больше меня заслужил сейчас вздохнуть с облегчением. Сидит передо мной на корточках, за руки держит, воркует по-муданжски:

– Лиза, Лизонька, ну что ты, тише, тише...

Обнимаю его.

– Поднимай, – говорю.

Он встаёт со мной в охапке, как будто с пустыми руками, так легко. Ему, наверное, теперь тоже легко, как мне, и даже легче. Когда он меня ставит, мне кажется, что он сам уже парит над землёй, нависает оттуда сверху, огромный, как столб дыма, вот-вот ветром развеется. Но и я сама представляю из себя сгусток черёмухового запаха, не более. Подпрыгиваю на месте, не знаю, зачем, и вдруг и правда подлетаю так высоко, как никогда раньше не удавалось.

– Ух ты! – заявляю авторитетно. Гляжу вниз – да нет, ничего особенного, те же плитки, которыми вся площадь с домом Старейшин выложена. Подпрыгиваю ещё раз – и снова невероятно высоко. Хом болтается на шее, как пенковый: вижу, но не чувствую.

Азамат смеётся:

– На Муданге притяжение меньше, чем на Земле, планетка-то маленькая!

– А почему я это только сейчас заметила? – удивляюсь.

– Кто тебя знает? – пожимает плечами Азамат. – Мысли тяжёлые думала, наверное.

– Зато теперь голова абсолютно пустая, – пожимаю плечами. – Автопилот пьян, так что командуй, как мы живём дальше.

– Ну, для начала я бы что-нибудь съел, – говорит Азамат настолько аппетитно, что я немедленно заражаюсь идеей. А заодно вспоминаю про припасённую воду и выхлёбываю полбутылки на радостях. Оказывается, у меня ужасно пересохло во рту.

– Веди, – говорю, – туда, где кормят!

– Ещё бы я знал, где теперь кормят... – бормочет он растерянно. – За столько лет всё могло десять раз поменяться...

На наше счастье из-за угла выруливает Тирбиш. Правда, он сразу засекает озабоченный вид Азамата и меня в слезах, и лицо его делается таким жалостливым, что у меня аж сердце сжимается.

– Что... всё? – неловко спрашивает он подходя.

– Всё отлично! – говорю я с широченной улыбкой сквозь слёзы. – Мы просто не можем решить, где лучше закатить пир горой в честь окончательного соединения прекрасных нас семейными узами!

Тирбиш по ходу моего монолога демонстрирует всё больше зубов, и под конец начинает напоминать акулу. Азамат похлопывает меня по спине.

– Лизонька, у тебя точно вода в этой твоей бутылке?

– Точно, – говорю, неуклюже протягивая ему бутылку. – На, проверь. Я вообще удивляюсь, что ты такой спокойный, можно подумать, твёрдо знал, что всё так и выйдет!

– Твёрдо знал! – фыркает Азамат. – Да я до сих пор поверить не могу! Тем более, мне прошлой ночью наснилось столько вариантов, как всё случится, что я уже совсем не отличаю, где сон, где явь.

– Так пошли в Щедрого хозяина, там быстро разбудят! – предлагает Тирбиш, махнув влево, где, видимо, и находится оное заведение.

– Он ещё стоит? – удивляется Азамат. – Я думал, после смерти старого Угуна Хозяин долго не простоит, – он продолжает говорить, пока мы садимся в машину. – Его племянник ведь ни за что не хотел переезжать в Ахмадхот, а больше и родственников не было живых вроде бы.

– Не хотеть-то он не хотел, – говорит Тирбиш, выруливая с площади на одну из радиальных улиц, – да только старый Угун его не спросил. Устроил всё так, чтобы трактир ни на день не закрывался, вы же помните, как он это умел.

Мы подъезжаем к особо глубокой луже, и Тирбиш форсирует её, не снижая скорости. Фонтаны из-под колёс, конечно, до небес, но нас даже не качнуло. Сашка бы за такую машину полцарства отдал, у него вокруг дачи дороги-то не лучше в межсезонье.

Нужный нам трактир оказывается совсем близко – оно и немудрено, Ахмадхот вообще небольшой город. Это тоже саманный дом, большой и круглый, насколько я могу судить, с маленькими окнами, подсвеченными красным и оранжевым, а над входом торчит уж очень толстый козырёк. Темновато для рассматривания, свет только из окон соседних домов, да из фар тирбишева драндулета.

– Развернись, посвети, – говорит ему Азамат. – Лиза ведь не видела...

Тирбиш послушно разворачивает машину так, фары глядели на здание трактира, и становится видно, что козырёк – вовсе никакой не козырёк, а голова вроде змеиной. Через несколько секунд я понимаю, что всё здание представляет собой гигантскую черепаху с монументальными ножищами-колоннами, подпирающими покатую крышу-панцирь.

– Ух ты-ы-ы... – протягиваю я, рассматривая исполинскую черепаху. Она правда как живая, не стилизация какая-нибудь, не намёк, а просто того и гляди двинется на нас, разевая свой драконий клюв.

– Пойдём, пойдём, – посмеивается Азамат. – Налюбуешься ещё на архитектуру теперь.

А сам довольный, как слон, что я так впечатлилась.

– Да уж, – говорю, – это не гарнетское стекло с пальмами.

Мужики ржут.

Внутренность «Щедрого хозяина» не уступает наружности. Там и правда красно-оранжевое освещение, не очень яркое, но видно хорошо. Потолок представляет собой гигантский зонтик, вдоль спиц которого развешаны фонарики, бусики, ленточки, шнурочки, статуэточки и прочая дребедень. Посередине зала, очевидно, кухня, распространяющая во все стороны здоровые запахи вкусной, сытной и разнообразной пищи. Там заправляет сурового вида тётка в три обхвата, а к ней иногда присоединяется снующая по залу официанточка в свободных штанах, тоже не дистрофичная, мягко говоря.

Сам зал представляет собой очень толстый ковёр, по которому хаотически раскиданы подушки для сидения, а между ними с трудом втиснуты столики соответствующей высоты. Сейчас тут довольно людно, хотя и не аншлаг. Вокруг столиков поблёскивают чёрные лоснящиеся муданжские затылки. Посетители по большей части вальяжно раскинулись на подушках, попивая, пожёвывая, покуривая и похохатывая. Действительно сидят и едят единицы. Удивительно, но при всём при этом совсем не душно, не то что у Старейшин.